Вторая жизнь Мириэль Уэст

Ей было очень интересно, как живут сестры. Выглядят ли они также или снимают свои огромные шляпы и распускают волосы, как только поднимаются по лестнице? Проводят ли они свои свободные часы, стоя на коленях в молитве, или рисуют, вяжут, или даже играют в карты, как обычные женщины? Конечно, трудно представить сестру Верену за карточным столом, играющую в червы или рамми. И уж совершенно невозможно представить, как она затягивается сигаретой и повышает ставку в азартном покере.

Мириэль усмехнулась этим мыслям. Страница перед ней все еще была пуста. Она написала несколько строк, зачеркнула их, начала снова. Еще несколько строк, и ее ручка остановилась. Лучше просто взять новый лист. Она скомкала бумагу и отбросила ее в сторону. Ее ноги, все еще заживающие от нарывов и поражений, возникших после реакции на йодид, зудели, и она засунула их под стул, чтобы не чесаться, пока пишет.

Она только успела написать дату и «Дорогой Чарли», когда в комнату ворвалась Жанна. Девочка открыла шкафчик для пластинок, встроенный в основание фонографа, и просмотрела содержимое.

– Какие нам нужны? – У Жанны, казалось, было только два режима: беззвучный и громкий.

В гостиную вошла Айрин, одетая в платье-фартук в бело-зеленую клетку. Они вместе провели вторую половину дня в аптеке, но теперь подруга переделала прическу и накрасила губы.

– О, давай просто возьмем все.

Жанна начала вынимать пластинки из шкафа.

– Только осторожнее. – Айрин наклонилась, чтобы помочь ей, читая названия пластинок вслух, вытаскивая их вместе с комментариями типа «о да, это здорово» или «вот эта бодренькая».

Мириэль не могла писать из-за всего этого шума и ждала, рассчитывая, что они заберут пластинки и уйдут куда-нибудь, чтобы послушать их. Она услышала, как захлопнулась дверца шкафа и как хрустнули коленные суставы Айрин, когда та встала.

– Слушай, держу пари, миссис Марвин великолепно танцует, – проговорила Айрин, обращаясь к Жанне. – Почему бы тебе не попросить ее пойти с нами?

Мириэль развернулась на стуле к приблизившейся Жанне.

– Хочешь пойти? – спросила девочка.

– Куда вы собираетесь?

– Миссис Харди собирается выучить меня танцевать, для вечеринки.

– Научить меня, – поправила ее Айрин.

– Научить меня, – повторила Жанна, наклоняясь поближе к Мириэль. – Хотя она слишком старая, чтобы знать какие-нибудь танцы флэпперов[52]. А ты их знаешь?

Мириэль рассмеялась.

– Возможно, я танцевала чарльстон и шимми раз или два.

– Ух ты! Значит, ты пойдешь со мной?

– Я не могу. Мне нужно написать письмо.

Жанна нахмурилась.

– Ты все время пишешь эти чертовы письма!

– Не употребляй это слово, – возмутилась Айрин.

– А ты все время это говоришь.

– У взрослых есть такая привилегия. Больше сказать нечего. А теперь давай оставим миссис Марвин в покое.

Жанна поплелась из комнаты. Айрин последовала за ней, но, остановившись у дверного косяка, бросила через плечо:

– Мы будем на смотровой башне, если ты передумаешь.

Мириэль снова повернулась к письменному столу. Дело было не в том, что она все время писала письма, а в том, что она была настолько замедленной – чертовски замедленной, как сказала бы Жанна, – что казалось, будто она делает это постоянно. С дорожки донеслись голоса Айрин и Жанны, прерываемые взрывами смеха.

Сколько времени прошло с тех пор, как Мириэль танцевала в последний раз? С Рождества, предположила она. Обязательная вечеринка со всеми крупными шишками студии. Чарли взял с нее обещание, что она будет танцевать и улыбаться, а не просто хандрить в баре всю ночь. И она это сделала – двух песен было достаточно, чтобы соблюсти приличия, – и улыбалась тоже, но любой мог видеть, что это была приколотая улыбка, аксессуар, ничем не отличающийся от нитки жемчуга на ее шее или заколки для волос из перьев.

Но до этого, до смерти Феликса, она любила танцевать. Званые обеды, светские балы и кабаре в центре города. Ей нравилась музыка, смешанный запах пота и духов, порыв воздуха, овевающий ее кожу, когда она кружилась. Это был шанс очистить ее разум и существовать только в физическом мире. Здесь и сейчас.

Мириэль надела колпачок на ручку и положила лист бумаги – все еще чистый, за исключением даты и имени Чарли – обратно в коробку для канцелярских принадлежностей. Она была не в настроении выуживать из себя извинения за чье-то ядовитое перо. «Нестабильна в течение многих лет, – говорилось о ней в статье Picture-Play. – Настоящая голливудская трагедия». За последние дни она прочла статью дюжину раз. И каждый раз слова жалили по-новому. Унижение. Неужели она не сможет отвлечься от этого хотя бы на один вечер?

* * *