Вторая «Зимняя Война»

Причитав этот документ, Сталин задумался. С одной стороны, картина, конечно, фантастическая, а с другой стороны, на протяжении его жизни столько разной фантастики воплотилось в жизнь (начиная с построения первого в мире государства рабочих и крестьян, а также социализма в одной отдельно взятой стране), что ничего абсолютно невозможного в подобном развитии событий он не увидел. Да и в том прошлом потомков, которое он успел изучить, подобные поползновения тоже были. Это и чрезвычайно своевременное для союзников покушение на Гитлера (которое не удалось из-за ничтожной случайности), и такая же своевременная смерть Рузвельта перед самой победой над фашизмом с выдвижением на первые роли бывшего сенатора Трумена, желавшего, чтобы Америка поочередно помогала и СССР и Германии, и обе этих страны окончательно истощили друг друга в ожесточенной войне… При этом ключевой фигурой в США становится президент Рузвельт – с его устранением изменение вектора политики становится неизбежным, а, с позволения сказать, ключом ключа является вице-президент Уоллес – настолько левый демократ, что почти социалист. Прежде уничтожения Рузвельта следует ждать информационной или террористической атаки на этого человека, ибо вряд ли банкирское сообщество, что правит Америкой из-за кулис, решится отдать ему власть хоть на малое время.

Верховный взял блокнот и стал записывать. Завтра вечером он соберет совещание. От ЦК – Молотов, Маленков и Лаврентий, от военных – возможно, Василевский или Шапошников, еще надо бы позвать посла России из будущего, товарища Карасина, а также командующего Экспедиционным корпусом товарища Матвеева. Но перед этим совещанием завтра днем он обязательно должен встретиться с американскими представителями Гарри Гопкинсом и Элеонорой Рузвельт, которые как раз сегодня прибыли в Москву, и составить мнение об их реакции на неожиданный маневр Гитлера. Мнений может быть много и самых разных, но решение придется принимать только ему, товарищу Сталину.

Обычно, совещаясь с министрами, император должен хранить молчание, чтобы все из них могли высказаться, а солнцеликий и божественный беспристрастно взвесил бы их мнения на весах своей мудрости. Но сегодня все пошло не так. Открывая совещание, император внимательно оглядел стоящих навытяжку перед его троном сановников и, против идущего издревле обыкновения, заговорил первым. Это было так же неожиданно, как если бы голосом заговорила статуя Будды.

– Господин Тодзио, – внешне спокойным тоном произнес Хирохито, – скажите, что вы посоветуете делать нам теперь, когда война с Америкой уже идет, а наш единственный союзник отказался от нас и теперь совершает жесты дружбы в сторону наших врагов? Ведь это вы, господин Тодзио, два года назад настаивали на том, чтобы страна Ниппон присоединилась к антикоминтерновскому пакту? И что теперь? А теперь мы слышим исходящие из Берлина вопли нашего так называемого союзника о желтой угрозе и узкоглазых азиатских дикарях, напавших на белых арийцев. Как это понимать, спрашиваю я вас?

– Наверное, Божественный Тенно, – неуверенно сказал министр иностранных дел Сигэноре Того, – германский вождь Адольф Гитлер обиделся на Японию за то, что она двинулась в южном, а не северном направлении, в то время как Германия изнемогает в ожесточенной борьбе с большевиками.

– Господин Того, – с отвращением, будто ругательство, произнес император, – не далее как месяц назад вы и другие присутствующие здесь министры сами подтвердили, что северное направление экспансии не только полностью бесперспективно, но и опасно для нашей Империи. Надеюсь, господа, вы и сейчас не откажетесь от своих слов?