Вторая «Зимняя Война»

– Во-первых, вот план, который для Германии подготовил американский министр финансов Моргентау. А вот это – истории нескольких генеральских заговоров… Вполне подходящий повод вывести на чистую воду людей, которые улыбаются вам в лицо, а сами за спиной точат нож. Ну и, наконец, на сладкое – подборка материалов тамошней немецкой прессы, повествующей о том, как немцам живется в Германии в двадцать первом веке. Берите, мой фюрер, все это предназначено только для вас…

В последних словах Гейдриха, сопровождаемых слегка кривоватой улыбкой горькой иронии, прозвучало нечто такое, отчего рука Гитлера, протянутая для того, чтобы взять серую папку, заметно дрогнула. Фюрер вдруг ощутил себя так, словно должен прикоснуться к отвратительному осьминогу, готовому вцепиться в него своими щупальцами… От этой папки веяло холодом бездны. Там, на дне этой бездны, фюрера терпеливо дожидаются самые страшные чудовища, которых он пока еще не может себе вообразить, но уже слышит их дьявольское хихиканье; они глумятся над ним, над делом всей его жизни, они низводят его до уровня ничтожества, подводят к той черте, у которой ему суждено сполна осознать всю никчемность своего существования и увидеть, как гниют, издавая зловоние, все его идеи и помыслы… Чудовища нашептывают, что вместо Великой Германии, о которой он мечтал, перед ним предстанет мир настолько гадкий, что даже Веймарская республика по сравнению с ним покажется земным воплощением нордической Валгаллы…

После того как Гейдрих вышел, Гитлер еще некоторое время опасливо ходил вокруг стола, на котором ровным рядком (знаменитая немецкая аккуратность) лежали разноцветные папки-скоросшиватели – толстые, буквально переполненные бумагами. А в этих бумагах должен быть чистый яд, смертельная чаша цикуты, которую ему, Адольфу Гитлеру, предстоит теперь испить до дна, ибо такова его судьба. Он сделал ставку всей жизни – и проиграл, ввязался в войну, которую невозможно выиграть, разбудил Русского Зверя из Бездны. Адольф не знал русской поговорки «не буди лихо, пока оно тихо», но инстинктивно понимал, что полгода назад он перешел тот рубеж, который точно переходить не стоило. Что там Рейнхард сказал о борьбе с зимой при помощи разжигания костров? Эту же аналогию можно было применить и ко всей Восточной кампании. Безумием было при помощи ограниченного количества солдат пытаться завоевать бесконечные русские пространства. И в то же время вполне реалистична прямо противоположная картина – бесконечно большая русская армия, со времен прошлой Великой войны называемая «паровым катком», вполне способна завоевать относительно небольшую немецкую территорию…

Но вот, набравшись храбрости, Гитлер протягивает руку и берет самую тонкую из всех папок, на красной обложке которой наклеена бумажка с надписью «Берлин – 1945». Открывает – осторожно, как будто там может прятаться опасная гадюка – и тут же отшатывается, потому что видит ошеломляющую фотографию, запечатлевшую, как Егоров и Кантария водружают над развалинами рейхстага Знамя Победы. Пятиконечная звезда и серп с молотом над поверженным Берлином привели фюрера в состояние, близкое к шоку. Одно дело – в самых общих чертах услышать от Гейдриха о неизбежном поражении Германии, и совсем другое – собственными глазами увидеть неоспоримые свидетельства этого поражения. Потом, немного придя в себя, Гитлер начинает дрожащими руками листать страницы, вложенные в шуршащие прозрачные целлофановые конверты – и видит развалины своей столицы, согбенных, будто придавленных к земле, берлинцев, торжествующих победителей при орденах и медалях… В самом конце ему попадается фотография двух обугленных, оскаленных трупов, под которой написано: «Адольф Гитлер и Ева Браун, двор Новой Рейхсканцелярии, 5 мая 1945 года»…

Нет, это выше его сил… Фюрер с бьющимся сердцем захлопнул папку и бросил ее обратно на стол – так поспешно, словно она вдруг раскалилась докрасна. Увидеть себя мертвым! Узреть себя – великого, блистательного предводителя целой нации, в виде отвратительного обугленного трупа… Пережить такое потрясение способны немногие. Гитлер стучал зубами, как от озноба, неслышно что-то шепча. Он остро ощущал, как над ним сгущается зловещая тьма. Нет, ни за что на свете! Если уж уходить в небытие, то только не так! Лежать бесчувственным оскаленным трупом под ногами у врагов, подвергаясь насмешкам и поруганию – разве это достойный конец для того, кто день и ночь пекся о своем народе, кого боготворили, кому рукоплескали, за кем радостно шли, вдохновленные его гениальными идеями? Нет, нет! Такого допустить нельзя…