Вторая «Зимняя Война»

Мы думали, что это сражение продлится неделю или две (примерно столько же, сколько шла вся германо-польская война), после чего свежие большевистские силы будут разгромлены и немцы двинутся дальше по направлению к Москве. Но сражение все не утихало и не утихало; видимо, большевистское командование швыряло в бой все новые свежие дивизии, словно поленья в жерло печи. Мы, естественно, не имели о происходящем за оградой лагеря достоверной информации и могли судить об этом только по поведению охраны. Потом, уже в конце августа в охранявших нас немцах начал намечаться истерический надрыв, немецкие солдаты стали нервные и испуганные, вследствие чего могли выстрелить в любого из нас по малейшему подозрению на нелояльность. А продукты на кухне, оставленные еще большевиками, заканчивались – и какая уж тут лояльность на пустое брюхо…

Неделя шла за неделей, нормы питания все урезались, и к одиннадцатому сентября мы остались совсем без еды. Для того чтобы заглушить голод, нам предложили пить пустую воду. К этому же времени было уже несколько десятков случаев, когда немецкие солдаты без всяких видимых причин убивали наших товарищей. Уже потом мы все узнали, как близко были к тому краю, из-за которого не возвращаются, но тогда нами владело только глубокое недоумение от происходящего. Как может цивилизованная нация так обращаться с военнопленными, ведь Женевская конвенция не допускает ничего подобного и требует, чтобы нас кормили наравне с немецкими солдатами… Тогда мы еще не знали, что германская армия потерпела эпическое поражение, по сравнению с которым меркнет битва на Марне, и через самое небольшое время те, кто нас охраняют, сами станут пленными или покойниками.

Все кончилось внезапно. Двенадцатого сентября среди охраны поднялась нездоровая суета – и те из нас, кто понимал по-немецки (а таких была примерно треть), сказали, что по направлению к нашему лагерю движется прорвавшая фронт колонна большевистской брони, которая уже совсем близко, и что в связи с этим нас переводят в другое место… Кто же знал, что это другое место окажется дном противотанкового рва, который мы рыли еще тогда, когда нас охраняли большевики. Красной армии он не пригодился и нашествия германских панцеров не остановил, а теперь он должен был пригодиться нам самим как место последнего упокоения. Не зная, что с нами делать, в Берлине приняли самое простое решение – нет поляков, нет и связанной с ними проблемы. Германцы и в тридцать девятом расстреливали наших пленных без всяких церемоний, так почему же что-то должно остановить их здесь, когда они и так уже воевали с половиной цивилизованного мира.

Но немцам не удалось даже просто перестрелять нас из пулеметов. В тот момент, когда охрана выгоняла нас из бараков и строила на плацу, в воздухе вдруг завыло и засвистело, после чего лагерь атаковали с десяток хищных как шершни боевых автожиров в темно-зеленой пятнистой раскраске, вооруженных мелкокалиберными скорострельными пушками. Любую попытку сопротивления охраны они подавляли со всей возможной решительностью длинными очередями своих пушек, в первую очередь уничтожив пулеметчиков на вышках и изрешетив очередями казарму охраны. На всю жизнь запомню, как вместе с деревянной щепой разлетаются в стороны кровавые брызги, в которые превратился пулеметчик на вышке, уже изготовившийся стрелять по безоружным людям – то есть по нам, панам польским офицерам. На бортах и днищах этих чудовищных аппаратов, чтобы никто не сомневался насчет их государственной принадлежности, красовались большие пятиконечные красные звезды.

После замешательства минуты в две охрана с воплями: «ахтунг, марсиане!» – стала попросту разбегаться; и гауптман Бауэр, немецкий комендант лагеря, был в первых рядах этого спортивного состязания. Отдельных бегунов, не успевших достичь леса, прямо на наших глазах разорвало на части, остальные же залегли и покорно ждали, как обернется к ним судьба, а боевые автожиры в это время нарезали круги над их головами. А позади них, приотстав на версту или две, на малой высоте к лагерю уже приближались мрачно гудящие тяжелые пузатые машины. При едином взгляде в их сторону становилось понятно, что их дело – не охотиться за затаившимся врагом, выколупывая его из разных щелей, а перевозить грузы или солдат в полной выкладке для высадки их в наилучшем месте на поле боя. Человек я с фронтовым окопным опытом, повидал, что к чему, а потому и догадаться об этом мне было совсем не трудно.