Второе лицо

Осторожно, чтобы не разбудить Октябреву, встал. Захотелось проверить себя. Неужели Тоша и впрямь теперь для него чужая? Или только при этой кукле испытывает странное отчуждение? Что, если раньше ему вполне хватало собственной привлекательности и не очень-то важно было, кто рядом? А теперь все по-иному?

— И у вас нет сна? — грустно спросила Тоша, когда он вошел в кухню. На столе перед ней лежала пластмассовая коробочка. — Письма Виталия, — сказала она. — А что еще остается, — вот перечитываю, как сентиментальная дева.

— Вы еще молоды, можете устроить свою жизнь. — Он был растроган, но не более. Казалось невероятным, что эту некрасивую, хотя и приятную женщину он, тогдашний, выбрал своей подругой, женой. Что же теперь случилось? Куда исчезла его нежность?

Тоша зябко передернула плечами:

— Только ради будущего, ради малыша стоит жить. А больше уже ничего…

— Что ж, спасибо, — пробормотал он.

— Вы что-то сказали?

— Нет-нет, ничего. Тоша!

— Что с вами?

Ему хотелось схватить ее за плечи, сказать что-нибудь резкое, надерзить, — ведь он в несравненно худшем положении, чем она со своей скорбью. И оттого, что ей сейчас все же лучше, чем ему, он ее возненавидел. С хладнокровной мстительностью попросил:

— Пожалуйста, бумагу и карандаш.

Тоша удивленно взглянула на него, однако принесла.

Он сел и написал: «Нектор — Антонии» — с удовлетворением отметил, что почерк не изменился. Тоша завороженно следила за его рукой. «Антония, — продолжал он, — случилось то, чего еще никогда не случалось. Пациент Косовского и Петелькова — я. Да, ясное море, перед тобой — форма чужого дяди, а содержание — жениха-мужа!»

Он уронил карандаш, с нехорошим любопытством взглянул в ее лицо — изумленное, недоверчивое, испуганное, — и, секунду помедлив, стащил с себя парик, чтобы подтвердить написанное неопровержимым доказательством — кольцевым шрамом на голове.

Разбитая в детстве банка варенья, списанная задачка по алгебре, печальные глаза женщин, которых оставлял, как только видел, что они слишком привязываются к нему — таков был примерный перечень грехов Некторова за двадцать девять лет. Но и собранные вместе, вряд ли могли они перевесить вину перед Тошей. «Это не я, это все Бородулин, — оправдывался он перед собой. — Я на такую подлость не способен». Секреция поджелудочной железы, работа почек, печени — мало ли что могло изменить химическую формулу его крови и подчинить себе сознание. Но тут же опровергал: нет, эдак можно списать любую гадость. И каменел, вспоминая, как Тоша схватила листок и, безумно поглядывая то на листок, то на него, запричитала по-бабьи: «Нет-нет-нет, вы шутите?! Да? Отчего вы так нехорошо шутите?»

— Ну? Довольны? — гусыней зашипела на него Октябрева, когда он, оставив Гошу на кухне, вернулся в комнату. Ее лицо в полутьме, казалось, излучает гнев. Она все слышала… Он сел рядом, но Октябрева вскочила, как ужаленная…

— Вы сделали это нарочно! Да-да, не отпирайтесь, — шипела она. — Я заметила: вы намеренно делаете людям больно. Знал бы Иван Игнатьевич, кто в нем поселился!

Вот как. Кого же он еще обидел? Разве что нянек, когда засорял палату осколками зеркал, и они ползали по полу, раня руки? Еще препирался с Косовским, грубил Петелькову. Но кому он причинил боль? Девчонка явно переборщила. Однако слова ее были неприятны.

Его побег из клиники поднял всех на ноги. По возвращении пришлось выслушать не одну нотацию. Бедный Косовский за эту ночь так переволновался, что назначил себе инъекции. Он был единственным, кто не ругал, а успокаивал Виталия:

— Ничего, дружище, когда-нибудь это все равно открылось бы, — говорил он, узнав подробности его визита домой. — Так что не очень самоедствуй. Впрочем, разрешаю немножко и пострадать — полезно.

Это участие было приятно, однако не утешало. Так изощренно ударить женщину, которая готовится стать матерью твоего ребенка…

На другой день Тоша прибежала к Косовскому и заявила, что не выйдет из кабинета, пока не убедится в истинности слов вчерашнего гостя.

— Он вам не соврал, — сказал профессор и ознакомил ее с документацией по операции Некторова-Бородулина.

Тоша долго не могла прийти в себя. Молча сидела со сжатыми кулачками, и лицо ее то вспыхивало радостным изумлением, то темнело.

Наконец она встала и твердо заявила:

— Он дорог мне в любом обличье. Скажите ему это.

— Но он — уже незнакомый вам человек, и безответственно так заявлять, — сказал профессор. — Возможно, его душевный мир так же изменился, как и тело.

— Что ж, будем знакомиться заново, — сухо сказала она и спросила, когда можно встретиться с… Тут она запнулась, выразительно посмотрев на Косовского.

— Да-да, он все-таки Некторов, — кивнул профессор, и она облегченно вздохнула.

Но когда Косовский сказал Некторову о желании Тоши увидеться с ним, то вызвал такую бурю протеста, что поспешно поднял руки:

— Все-все, сдаюсь! Не волнуйся, не пустим ее сюда. Что ж, значит, не пришло время.