Сидели мы тогда за наклонной партой, вверху углубление для ручки и чернильницы. Для написания слов ручкой с пером приходилось макать в чернильницу каждые шесть-семь секунд. Чернил на кончике пера должно быть ровно столько, сколько нужно, чтобы показать аккуратность письма, не допустить помарок, исправлений и чернильных пятен. Фарфоровая непроливайка во время перемены между уроками оставалась на парте. Бывало, кем-нибудь принесенный кусочек карбида попадал в жидкость, чернила булькали, издавали неприятный запах и приходили в негодность. Виновников выявляли по запаху рук, карманов штанов, карбид можно было взять на любой стройке, где велись сварочные работы.
Вот и все мои воспоминания шестидесятипятилетней давности про мой первый класс. Не густо, но это все, что осталось.
Глава VI
Переезд в Токтогульский район. 1957–1959 гг. 10–12 лет
Не так-то просто было перебраться с насиженного места большой семьей с пятью детьми в сельскую местность, где предстояло обустраиваться чуть ли не с нуля. Нас, детей, родители не ставили в известность о предстоящем переезде. Этот вопрос, к сожалению, не обсуждался с отцом из-за ложной деликатности при нашей взрослой жизни. Сейчас приходится только догадываться и примерять на себя, как бы я поступил, будь на его месте.
Подросшие дети объективно требовали повышенных расходов на их содержание, в то время как источник финансирования был ограничен. Отцу не всегда удавалось найти подходящую работу, чтобы содержать большую семью. Он часто брал бухгалтерские документы домой. Склонив голову набок, надев темно-синие нарукавники, до глубокой ночи сидел за столом, щелкая костяшками счетов в одну и другую сторону. С появлением рычажного арифмометра «Феликс» он вращал рукоятку и производил арифметические действия. Иногда раздавался встроенный в арифмометр звонок, это означало, что нужно отменить предыдущую операцию. Профессия высококвалифицированного бухгалтера оплачивалась так же, как и специалиста средней руки. Отец был приверженцем строгой бухгалтерской отчетности, сторонником законности и чистоплотности. Об этих профессиональных и человеческих качествах были осведомлены его друзья и недруги. Нередко его привлекали к финансовой ревизии предприятий, организаций и учреждений, где допускались злоупотребления.
Естественно, это многим не нравилось, а один из руководителей сельских райкомов компартии, хотя отец и не состоял в рядах партии, прямо ему заявил, что работу в районе ему не предоставят по причине его бескомпромиссности и принципиальности. На отца оказывали не только моральное воздействие, неоднократно возбуждали уголовные дела по надуманным и абсурдным обвинениям, а когда достигали цели, отказывали в материально-ответственных должностях, ссылаясь на уголовное прошлое.
Детей оберегали от потрясений взрослой жизни, но скрыть тюремную изоляцию отца было невозможно, и это наносило нам глубокую психологическую травму. Мама годами стойко переносила скудность повседневного быта, разделяла с отцом тяготы преследований. Ни она, ни мы не давали повода усомниться в его честном имени, во время предварительного следствия мама регулярно ходила к нему на свидания, в некоторые дни я со старшим братом близко подходили к периметру колючей проволоки. Зная примерное расположение камеры, своим криком привлекали внимание не только отца, но и охранника на сторожевой вышке. Отец выглядывал сквозь решетку окна второго этажа, махал рукой и, тревожась за нашу безопасность, просил не беспокоиться за его судьбу, хорошо учиться и поддерживать маму.
После смерти отца ко мне попали странички рукописи, изложенные на бумаге рукой матери с его слов. Он вспоминает, как в Сузакском районе местный прокурор обратился к нему с предложением оклеветать главу района, отец отверг гнусную ложь, и был освобожден от должности главного специалиста колхоза. Это стало одной из причин для того, чтобы перебраться в Токтогульский район, арендовать богарный участок земли и вырастить урожай, получить дополнительный источник для содержания семьи.