Второй год

Мои люди там же, где все и если я начну "включать командира", то поссорюсь со всем экипажем, а нам еще служить и служить вместе. И есть огромная, явно заметная разница между определенным уставом "отделением" и неуставным "экипажем". Отделение — это всего лишь личный состав, вписанный в штатно-должностную книгу, а "экипаж", — конкретные, ничем не замаранные, не уронившие себя пацаны, которые будут допущены до той или иной операции и усядутся в бэтэре на равных со мной и с кем мы будем делить воду, хлеб и патроны.

Именно в такой последовательности.

Не по форме одеты все старослужащие и особенно черпаки, как самые франтоватые.

Какого хрена, товарищ старший лейтенант, вы примотались именно ко мне? Я — не единственный сержант в роте и даже не замкомвзвод.

Это — с одной стороны. Эта сторона Акимова не красит и наших с ним взаимоотношений не упрощает.

С другой стороны, Акимов — не куркуль и не единоличник.

Он не курит, и восемнадцать пачек "Ростова", которые ему положены в доппайке, он каждый месяц делит между мной и Шкарупой и мы с Коляном имеем возможность небрежно показывая свое превосходство угощать пацанов сигаретами с фильтром.

Он не просто отдал нам свой сухпай: зная, что мы тоже будем затовариваться из магазина, он принес два блока Si-Si, три банки джема, десяток пачек карамелек и три больших бутылки сока Dona. И шесть пачек сахара — отдал и забыл про них, хотя знает, что этот сахар пойдет на брагу. Вчера, когда ужинали в Хумрях, никто не договаривался о том, чтобы приправить ужин чем-нибудь "гражданским". Никто не захотел открыть джем, салат или корнишоны. Война продлится долго и припасы нужно растягивать, чтобы их хватило до конца войны и, желательно, на Последний День. Тот самый, когда колонна встанет на последнюю ночевку перед возвращением в полк и начнется гулялово. Акимов даже не пикнул, что вот ему бы очень хотелось попить чаю с конфетами.

Как все — так и он.

Ничем не лучше солдат.

С этой точки зрения Акимов, конечно, не шакал, а мужик. Все, что касается службы, он — офицер. Его команды обязательны к исполнению. А вот все, что касается быта — он никто. И я — никто. Завхоз у нас — Шкарупа, а помощник — Мартын. Даже если весь экипаж изноется, прося сладенького, а Шкарупа скажет "нет", то все умоются и будут курить ногу, но ничего "гражданского" не получат. Потому, что Шкарупа и никто другой отвечает в нашем экипаже за пищеблок и за то, чтобы этого самого "вкусненького" хватило всем поровну и до конца войны.

С третьей точки зрения, у Акимова перед глазами есть пример другого поведения и другого отношения офицера к солдатам — старший лейтенант Плащов. Они с Плащовым как раз в одной комнате офицерского модуля живут. Плащов — за устав, а раз такое дело, то и солдаты на его машине — за устав.

А по уставу офицеру не положено:

— Спать во время проведения боевых действий на матрасе. Матрас — солдатский. Своего матраса Плащов на войну не брал. Пусть спит на бронежилете.

— Укрываться одеялом. Одеяло тоже солдатское. И под плащ-накидкой хорош будет.

— Класть голову на подушку. Потому, что и подушка тоже солдатская. И на вещмешке поспит, не барин.

— Есть горячую пищу из казана. Потому что казан — тоже солдатский. И готовят в нем солдаты и для солдат. Старший лейтенант Плащов на операцию казан с собой не захватил.

— Пить горячий чай из чайника. Чайник тоже солдатский и дрова, на котором этот чай вскипячен — тоже солдатами припасены. Плащов ни чайника не брал, ни дров не нашел. Есть вода в термосах, вот ее пускай и пьет.

— Есть белый хлеб. В сухпае его нет, а вместо мягкого хлеба в сухпай вложена пачка ржаных хлебцов. Хлебом солдаты запасаются самостоятельно в столовой и на хлебозаводе.

— Ходить "за бруствер" с мягкой салфеткой: пусть старший лейтенант пачкой из-под тех хлебцов подтирается. Ишь какой нежный.

— Само собой разумеется не положено есть "гражданское", кроме того, что Плащов запас сам для себя. А он не запас ничего, потому, что взял с собой только то, что показывал старшим начальникам на строевом смотре перед выездом.

Хочешь жить по уставу, товарищ старший лейтенант?

Получи!

Сполна!

Хлебай полной ложкой. Мы и по уставу проживем, не переломимся. Так что не в интересах Акимова жить с нами по уставу. Он и не живет. Хватает ума. Поэтому и спал вчера на матрасе, укрывшись одеялом. Правда без подушки, потому что их у нас только четыре. И ел вчера с нами горячее, а не ковырял ножом тушенку в банке. И чай пил со сгухой.

Как все.

Ни ложкой больше, ни ложкой меньше.

Пока мы завтракали, пока мы курили после еды, пока духи мыли посуду — вернулся Акимов.

— Ну, что?!

— Что?

— Ну, что, тащ старший лейтенант?! — насели мы на него.

Акимов не удостоил нас ответом и молча влез в командирский люк. Отставать от него не получив разъяснений я не собирался. Мне с башни было хорошо видно как Акимов расстелил у себя на коленях карту и я с той свободой, которая возможна только для старослужащих и только в Афгане, застил ему свет, сунув свою голову в его люк.

— Куда едем, товарищ старший лейтенант? — как старого друга спросил я его.