Второй год

Странно, только что по этой же самой дороге прошло никак не меньше пятидесяти машин и ни одна не подорвалась. Может быть водитель лишнего крутанул руль и проехал на пару сантиметров правее или левее, чем остальные, но взорвалась машина не в голове, а в середине колонны. Мы тоже встали и Скубиев, пробежав от носа, спрыгнул с кормы в пыль. Полтава с Кравцовым перебрались на корму, чтобы лучше видеть, а я остался на своем месте. Минометчики кряхтя и тряся головами, будто после купания, поднимались с земли и поднимали свои каски. Два правых передних колеса их бэтээра были вырваны "с мясом" и от этого бэтээр накренился вперед на правый бок.

— Все живы? — прокричал минометчикам Скубиев и добавил еще от себя непечатную оценку мине и водителю, который ее поймал.

Водитель лежал метрах в двух от своей искалеченной машины и не вставал.

— Чего разлегся? — почти зло накинулся на него Скубиев.

— Ноги, товарищ капитан, — стал оправдываться водила, показывая глазами на свои ноги, — об руль ударил, когда вылетал.

Колонна встала.

— Забирайте минометы и рассаживайтесь по другим экипажам, — приказал начальник штаба, — и этого на руках осторожно на бэтээр закиньте. Машину подберет техзамыкание. Башенный путь останется.

Минометчики расселись на другие машины своей батареи, Скубиев вышел на связь и доложил, что можно продолжать движение. Колонна снова тронулась.

Через час медленной езды, колонна остановилась, охватив кишлак кольцом. В кишлаке, казалось, никого не было.

Скубиев обернулся к нам:

— Так! вы двое — знаете, что делать, а ты Сэмэн, дуй в пятую роту, доложи командиру, что прибыл в его распоряжение. С пятой ротой ходить будешь.

Я взял свой рюкзак, рацию, автомат и спрыгнул с бэтээра. О пятой роте я знал только то, что это пехота тупорылая, что это пехота из нашего батальона, что она стоит позади минбанды и что командир у нее старший лейтенант Бобыльков, которого Сафронов обещал посадить на губу.

Пацанов в пятой роте я не знал ни-ко-го!

Ну, разве что Аскера с моего призыва.

Пройдя мимо машин минометчиков я подошел к бэтээру с бортовым номером 350. Я уже научился разбираться в номерах: 300 — это наш батальон. Все машины батальона имеют номера от 300 до 399, потому, что 400 — это уже первый батальон. 310 — машина комбата, 311 — моя машина, на которой ездит Скубиев. Ноль в конце — это указание на машину командира. 340 — командира четвертой роты, 350 — пятой. И в роте не десять машин, а двенадцать. Одиннадцатая и двенадцатая имеют номера 350-1 и 350-2.

— Чего тебе, чудо? — спросил меня офицер из командирского люка, когда я подошел к триста пятидесятому.

Офицер был одет в те же лохмотья, что и остальные и его принадлежность к командному составу можно было угадать только по зеленой овальной кокарде на форменной кепке, которую он обрезал на манер бейсболки. На верхней губе темнели щегольские усики, лицо было обветрено, глаза смотрели насмешливо, но не враждебно.

Это был командир пятой роты старший лейтенант Бобыльков.

— Прибыл в ваше распоряжение, товарищ старший лейтенант.

— Нет, ну надо же, — Бобыльков оглянулся на свой экипаж, — доблестной пятой роте — и самого разгильдяйного связиста подсунули. Откуда родом, сержант?

— Из Мордовии, товарищ старший лейтенант.

— Ого! Земляк, значит. Я — из Болдина. Слыхал?

— Конечно, — улыбнулся я.

Я за "сержанта" простил Бобылькову "самого разгильдяйного", а то, что он из села, стоящего на самой границе с Мордовией, расположило меня к нему моментально и окончательно.

"Болдино", "Болдинская осень". Имение нашего великого поэта Пушкина, в котором он написал свои "Маленькие трагедии" и начал писать первые главы "Евгения Онегина". Я был в Болдине вместе со школьной экскурсией совсем недавно — всего несколько лет назад и хорошо помнил и рощу Лучинник, и небольшой дом Пушкина, его деревянную конторку, за которой он писал, и маленький пруд, и горбатый мостик, и беседку над прудом, и аллею из толстых вековых деревьев, которые помнили Александра Сергеевича, и избу в конце аллеи, в которую крестьяне сносили оброк.

Повеяло почти домашним теплом…

— Поднимайся, хрена ли ты там стоишь? — предложил мне Бобыльков и бросил за спину, — место гостю.

Я сел за башней, а в скором времени комбат вызвал офицеров батальона на совещание.

Бобыльков вернулся и отдал команду роте расставить машины:

— Блокируем кишлак. Расстояние между машинами семьдесят метров. Машины окопать. Прочесывать будет четвертая рота. Мы оказываем огневую поддержку, если что.

Колонна расползлась вокруг кишлака, перекрывая всякую возможность выхода оттуда. Я рассудил, что окапывание бэтээра совсем не царское дело и, не зная чем себя занять, смотрел как пыхтит пехота, ворочая лопатами. Часа через полтора машины были окопаны а возле них взвились синие дымки костров — дело шло к полудню и люди готовили пищу. Бэтээр врыли колесами в землю, спереди насыпали бруствер а сбоку, со стороны костра для командира роты постелили плащ палатку и положили сверху матрас и одеяло.