Второй год

Нам четверым было необходимо привести к нормальному бою сто тридцать шесть наших ровесников и сделать это нужно было как можно скорее. Потому что если эти подчиненные не решатся действовать прямо, то в спину-то подлянку подшвырнут обязательно. Это мы уже по себе знали. Поэтому, важнейший момент, с которого начинается построение взаимоотношений — это момент первого знакомства. Если с первых шагов, с момента знакомства командир покажет хоть малую толику слабины, то, считай, всё — откомандовался. Можно сколько угодно орать, топать ногами, махать кулаками. Можно сколько угодно гонять до седьмого пота и поднимать после отбоя по тревоге — этот коллектив тебя слушать уже не станет. Здесь все как у хищников в цирке. Стоит только дрессировщику хотя бы раз выдать свой страх, звери моментально почувствуют это и попытаются взять верх. "начальник-подчиненный", это момент первого знакомства. Не надо думать, что подчиненные — это бессловесное стадо глупых баранов. Многие из них не дурнее своего начальника, а некоторые и поумнее. Когда подчиненные впервые видят начальника, они оценивают в нем все, не пропуская ни одной мелочи: как одет, во что одет, как себя держит, спокоен или нервничает, манеру говорить, тембр и громкость голоса, взгляд, жесты. Ничто не укроется от глаз подчиненных, не надейтесь! Мы, например, сразу определили, что Овечкину до нас дела нет, а с Плащовым мы еще хлебнем горя. Про комбата я с первого взгляда понял, что с ним лучше не шутить. И со Скубиевым лучше не шутить. А вот на командира взвода Михайлова можно класть с прибором: у него лицо вечно сонное, ему будет просто лень дрючить. Можно, конечно и обознаться при первом знакомстве: капитана Полякова я поначалу ошибочно принял за мужика. Но в этой промашке моей вины нет: его весь батальон до Шибиргана за мужика считал — и вид у капитана лихой, и плечи здоровые и грудь тельняшку распирает. А то, что он трус, так это только совсем недавно выяснилось. По полку-то он героем ходил.

Пока мы с Рыжим заводили молодых в модуль, Панов и Рахимов пошли в столовую на заготовку — получать сахар и мясо на сто сорок человек… В спальном помещении стоял веселый шум: самые расторопные спешно занимали нижний ярус кроватей, менее шустрые заправляли постели на втором. Мы с Рыжим переглянулись — пора было вести карантин на обед.

— Выходи строиться! — подал команду Вовка.

Его услышали только с третьего раза и лениво поодиночке побрели на выход. Мне это не понравилось:

— Вован, — предложил я Рыжему, — давай я поведу?

— Веди, — пожав плечами, согласился однопризывник.

Молодняк толпился на улице и эта толпа очень мало походила на строй. Мы с Рыжим вышли на крыльцо и сверху наблюдали как резвятся молодые. Кто-то курил, кто-то боролся, кто-то травил анекдот, но никто не сделал даже попытки образовать строй. На двух младших сержантов просто не обращали внимания. Мне это не понравилось еще больше. Мы старше их и по званию и по сроку службы, а это пушечное мясо нас в упор видеть не желает.

"Придется наказать".

— Рота, — себе под нос, негромко скомандовал я, — Становись.

Никто меня не услышал. Ничего другого я и не ждал. Можно было крикнуть во все горло, но тогда все две недели команду на каждое построение пришлось бы орать, а голосовые связки у меня не казенные.

"Будем приучать к нормальному голосу. Чтоб по шевелению губ догадывались какую именно команду я подал".

— Рота, — все также негромко повторил я команду, — становись.

Никакой реакции не последовало, никто никуда не встал, но несколько человек прекратили разговоры и посмотрели в мою сторону.

— Рота, — теперь уже все смолкли, а особо разговорчивых толкали их соседи и показывали глазами на меня, — становись.

Я с тихой грустью наблюдал как карантин начал строиться в три шеренги и выравнивать носки. Парни еще не знали то, что знал я и о чем догадывался Рыжий. От модуля до столовой было метров сто, но я решил, что за свое плохое поведение карантин раньше, чем через полчаса туда не попадет. Время — час, на развод мне роту нужно вывести в два. У меня есть час времени на занятие по строевой подготовке, а сколько они там поедят и поедят ли вообще меня не волнует. Сам-то я точно без обеда не останусь.

Бедные, бедные, глупые парни!

Смешные.

Ну что они видели за три месяца в своих учебках для рядовых? Разве они знают какие иезуитские методы воздействия на коллектив преподают в сержантских учебках? Что такое три месяца? Месяц на комплектование, месяц на кроссы, и последний месяц — на подготовку к отправке. А тут за плечами целых полгода полноценной круглосуточной задрочки. Уж как мы в учебке строевую песню пели! Уж как мы печатали шаг! И все равно с первого раза в столовую попадали далеко не всегда.

"Ну, что же, юноши? Займемся вашим воспитанием".

— Рота, становись, — я сделал голос совсем тихим.

Веселый гомон стих. Последние еще подравнивали носки, но строй уже был.

— Равняйсь.

Все, кроме трех правофланговых, повернули головы вправо.

— Отставить. Равняйсь.

Снова поворот голов, на этот раз более синхронный.

— Отставить. Разойдись.