Второй год

— Кому стоим?! — пришел мне на помощь Рахимов, — Команду не слушаль? Бегом на исходний!

Вид у Рахима был злой. Никаких сомнений не возникало, что сейчас он кого-нибудь, того кто поближе, двинет в ухо. Хорошо, если сам двинет, а то еще позовет своих земляков, которых у него половина полка и тогда уж полковое чурбаньё…

Карантин развернулся и потрусил обратно к модулю ремроты. Сержантский состав не спеша пошел следом.

И снова, как по прописи:

— Равняйсь

— Отставить

— Равняйсь.

— Отставить.

— Равняйсь.

— Смирно

— Отставить.

Меня перебили:

— Ну, хватит уже, товарищ сержант. Мы так в столовую опоздаем, — я не успел заметить кто это сказал из глубины строя.

Да мне и не интересно было кто именно вякнул "из толпы". Меня перебили! Перебили меня! Без пяти минут черпака Советской Армии. Меня, целого младшего сержанта Сухопутных войск перебивает какой-то сопливый салабон, который еще не успел выкакать мамины пирожки! Какой-то урод, чье дело только молчать, слушать и исполнять, осмелился подать голос. Да откуда? Из строя! Из строя, где нельзя даже перешептываться, какой-то козел, стоящий на ступени эволюции между сперматозоидом и улиткой, решился пойти поперек Господа Бога своего.

Трудно подобрать стихийное бедствие, страшнее разгневанного сержанта!

— Рота! Вспышка слева!

Никто не шелохнулся.

— По команде вспышка слева, военнослужащий ложится на землю ногами к эпицентру взрыва и прикрывает голову руками, — пояснил я.

— А ну, уроды! — снова мне на помощь пришел Рахимов.

Карантин вздыхая стал ложиться на землю.

"Может, они думают, что на этом закончилось?", — я дождался пока последний ляжет на землю носом вниз и закроет голову руками, — "Нет уж: ломать, так ломать. Я не стану доискиваться кто крикнул слова, но от своих соседей он не скроется. После ужина его свои же пацаны накажут. Заодно будет наукой для всех, что разговаривать в строю нельзя, а возражать сержанту — вообще смертельно опасно".

— На рубеж пятидесяти метров… Ползком… Марш! — я подал команду и Рахим с Серегой, поняв, что я "ломаю" роту, принялись подбадривать лежащих пинками.

Сейчас я хотел, чтобы все молодые перепачкались как можно сильнее. Чтобы когда я их поднял они походили на чмориков в грязных хэбэшках и с перепачканными руками и лицами. В умывальник я их точно не поведу. Я приведу их в столовую такими как есть, как стадо поросят.

— Воздух! — мне подумалось, что перепачкав спереди, хлопчиков для симметрии нужно обвалять и со спины, — По команде "Воздух!" военнослужащий переворачивается на спину и готовится вести огонь по воздушным целям.

Поваляв карантин еще минут десять в пыли, я поднял его и повел в столовую. Теперь я был доволен строевым шагом — молодые топали что было дури.

А еще я был доволен, что унизил полторы сотни духов в их собственных глазах. Я никого не ударил. Я даже не повысил на них голос. Я не сказал ни одного слова, которого нельзя было бы найти в Уставе.

И однако я втоптал их в эту пыль, которую они собирали своими животами и спинами!

Можно считать, что нужный контакт с вверенным подразделением был установлен.

На разводе Плащов, осмотрев грязный с ног до головы карантин, спросил:

— А чего это они у вас какие-то… измученные?

— Строевой подготовкой занимались, товарищ старший лейтенант, — пояснил я.

— А-а, — протянул Плащов, — ну тогда понятно. Рота, становись!

Рыжий, осклабившись, прошептал мне в ухо:

— Ну ты и зверь.

— Да иди ты, — отмахнулся я от него, — сам что ли лучше меня?

Рыжий промолчал. Он был не лучше меня.

10. Волки и овцы

Никогда за десять месяцев службы я не просыпался в таком хорошем настроении, как на следующее утро. Все мои предыдущие пробуждения неизменно были возвращением к грубой реальности из уютного тепла моих снов и солдатской постели. А сегодня…

А сегодня дневальный поднял сержантский состав за пятнадцать минут до общего подъема, мы не торопясь оделись, застелили постели и собрались на центральном проходе, ожидая, пока минутная стрелка доползет до цифры 12.

— Давай, — кивнул я дневальному.

— Рота, подъем! — деревенским петушком молодой с тумбочки возвестил о начале нового дня.

— Рота, подъем! — гаркнул Рыжий, — Сорок пять секунд! Время пошло.

Молодые бодренько стали вскакивать с коек и натягивать на себя форму.

— Выходи строиться на зарядку! — веселился Рыжий, — Форма одежды номер три.

На одной из кроватей спокойно продолжал спать молодой воин, не обращая внимание на суматоху, поднявшуюся в модуле. К нему подскочил Рахим:

— Кому спишь, козла хлебанний?! Подъем быля?

Рахим схватился за край матраса и перевернул его вместе с перепуганным духом на пол. Дух шлёпнулся, но тут же вскочил весь перепуганный и судорожно стал одеваться.

— Живее, живее, мальчики, — вдоль прохода прохаживался Панов, подгоняя

молодых кого пинком, кого затрещиной.