Второй круг

— Оба левые, товарищ начальник. Поглядите на маркировку. Надо левый и правый. Видите индексы? Тут четные цифры, а тут должны быть нечетные. А у вас оба четные. С такой работой мы скоро вылетим… в трубу.

И электрик, делая вид, что ему противно держать датчики, сунул их Петушенко.

И начался неспешный демонтаж колеса. Делалось все «как положено», с соблюдением всех правил, точно по технологии. Ну а с этими «как положено» самую пустяковую работу можно протянуть до бесконечности. Когда сняли «разутое» колесо, выяснилось, что новое ставить нельзя, пока электрик не заменит свои датчики, а одновременно работать нельзя: кому охота лбами стукаться? Петушенко был в мыле.

Когда наконец колесо заменили и техники стали подкатывать к самолету водило для буксировки, Петушенко сам подбежал к ним.

— Что за бестолковщина? Неужели нельзя бегом?

— Бегом — только от милиции, — солидно заметил Лысенко, появившийся, когда колесо уже заменили.

Росанов видел эту травлю, хотел хоть как-то помочь Петушенко, но чувствовал свое полное бессилие. И все делалось так, что и не подкопаешься: все как положено, с заботой о безопасности полетов, о качестве обслуживания.

Вообще демагоги обожают всякие приказы, дополнения к приказам, изменения и изменение дополнений, всякие не отмененные со времен «Ильи Муромца» «положено» — «не положено», чтоб найти «документальное» оправдание своему в конечном счете нежеланию заниматься делом. А в области знания законов Строгов был, пожалуй, крупнейшим специалистом. Все свободное время он читал правила и приказы, вместо того чтобы повышать свой технический уровень.

— Где ты был, Лысенко, черт тебя побери? — спросил Лепесток.

— В медпункте. Зуб заболел.

Он открыл рот и показал зуб. Петушенко сплюнул и пошел прочь.

«Нельзя давить на самолюбие, — думал Росанов. — Ну а если уж ты хочешь, чтоб люди работали как машины — обеспечь их всем необходимым и знай все приказы и матчасть. И на энтузиазме, конечно, можно выехать, но тогда уж раскрой карты — и никакой тайной дипломатии. И сам ходи в телогрейке, и будь в первых рядах…»

«Вот, оказывается, как кидают в набежавшую волну…»

И тут он вспомнил, что «делает карьеру», и подумал… Впрочем, думать было уже некогда: в его сторону двигались «товарищи».

— Что у вас за работа? — спросил один.

— Регламент форма один-сто с заменами. Сейчас начинаем запуск и опробование двигателей, — сказал Росанов.

Строгов, играя роль этакого ворчливого, но добросовестного техника, мастера — золотые руки, педанта в выполнении всех пунктов регламента, подметал бетонку под воздушными винтами, хотя раньше никогда таким усердием и аккуратизмом не грешил.

— Все готово, товарищ инженер, — проворчал он, представляя, что сбился с ног. А начальства будто и не видел, полностью поглощенный работой. Где только этот старый комедиант веник нашел?

Излишне говорить, что Росанов показал товар лицом. И каждый техник проявил, говоря принятым слогом, чудеса трудового энтузиазма.

Еще крутились с легким жужжанием винты после пробы двигателей — один инспектор в наушниках сидел в кресле второго пилота, — когда на посадку зашел борт «восемьдесят шесть». Воздушный винт четвертого двигателя был остановлен и зафлюгирован.

— Что это с ним? — спросил инспектор с беспокойством.

— По-моему, они тренируются — отрабатывают посадку на трех двигателях. Имитируют особые случаи полета.

Инспектор и Росанов поглядели, как самолет произвел посадку, в конце полосы отрулил на рулежную дорожку и начал запуск четвертого двигателя.

— Точно. Тренируются, — сказал инспектор.

Глава 3

Люция Львовна шла своей подпрыгивающей походкой рядом с командиром летного подразделения Мамонтом. От быстрой ходьбы она раскраснелась, и на верхней губе у нее выступил пот. Мамонт не спеша переставлял свои длинные ноги, сердито щурил глаза — искал борт «восемьдесят шесть». Он был снисходителен и, насколько мог, вежлив, заранее извиняя женщину за глупые вопросы «про авиацию», хотя пишущей братии недолюбливал. Лет десять назад он возня с собой как-то одного щелкопера, не ожидая никаких пакостей, пригрел, что называется, змею на груди, а потом тот накрутил такого в газете, такого героизма накрутил, что все подразделение потешалось, а начальство вырезало талон за нарушение наставления по производству полетов (за героизм)!. Поэтому Мамонт особенно не расслаблялся, а подумывал, как бы половчее избавиться от общества назойливой журналистки.

Впереди, у ангара, уже собрались летные экипажи для тренировки. Заметив издали отца-командира, все разом как бы повзрослели, посерьезнели, смех и толкотня прекратились. Люция Львовна не могла этого не заметить и глянула на Мамонта чуть ли не с восторгом.

— О чем они говорили? О чем смеялись? — спросила она.

— Анекдоты, наверное…

— Вас боятся?

Мне об этом не докладывали.

— Уважают?

Мамонт подумал, что самолет, наверное, для тренировки не подготовлен, коли экипажи болтаются без дела, и в ответ только пожал плечами.