— Пусть поработает на пониженной зарплате. У нас это могло бы обернуться куда как худо. — Он кашлянул в кулак и добавил: — Особенно для вас. И в такое время, когда мы начали делать что-то настоящее, когда нашли правильные пути к корректировке системы, когда произошло объединение цехов и появилась центральная диспетчерская… И из-за глупости одного старого хрыча все коту под хвост? Нет уж, извините! А будет ли морально поддаться сейчас и свернуть в сторону? Даже высоконравственный Прыгунов пошел на это дело. — Термоядерный понимал, что шефу нравится его горячность, и он сделал вид, будто завелся сверх всякой меры и режет напропалую правду-матку. Потом он заговорил о прекрасном будущем Базы.
— Скажи, отчего ты не ввел меня в курс дела? — перебил Чикаев.
— А чем меньше народу будет знать, тем лучше! — захохотал Термоядерный, но тут же осекся и продолжал ровным тоном: — Зачем вам лезть в это дело? Руководитель должен быть на Олимпе. Его появление в цехе — ЧП. Вот только я не предполагал, что вы догадаетесь. Тут и наш инженер не сразу сообразил, а ведь он, кроме техники, сейчас не интересуется ничем. И голова у него как ЭВМ. Сейчас, кроме техники, он ничего не знает. И это прекрасно. И это благодаря реорганизации.
Чикаев решил не раскрывать, каким образом догадался о причинах вынужденной.
— Ей-богу, не предполагал, — повторил Термоядерный, — даже, не обижайтесь, удивлен.
— Давай-ка все-таки подумаем о моральной стороне этого дела, — сказал Чикаев, присаживаясь рядом со своим замом. — У Росанова, понимаешь ли, довольно тяжелое материальное положение. Он работает еще и по совместительству не то дворником, не то слесарем… Ну, одним словом, надо сделать так, чтобы он не пострадал в денежном отношении. Я думаю, так будет справедливо. Как считаешь?
— И как это вы все знаете и помните?
Чикаев поморщился:
— Потому отправь-ка его на Север. Там коэффициенты, полевые и прочие надбавки. И пусть там торчит месяца четыре. Как считаешь?
— Есть ли у него допуск на поршневые самолеты?
Чикаев сделал вид, что вспоминает.
— Да, есть. На Ли-2 и Ил-14.
— Прекрасно. А потом дадим ему премию за отличную работу, а как вернется, поставим на место Петушенко — тот не умеет работать с людьми.
— Линев что-нибудь знает или пребывает в прекрасном неведении?
— В прекрасном.
— Что будем делать?
— Говорить ему об этом не стоит. Это знают три человека: вы, Прыгунов и я. Пожалуй, пока хватит. У вас есть возражения?
— Продолжайте.
— Вообще Линев хороший человек, был когда-то прекрасным техником, мог между делом и блоху подковать, но работа парторга нечто иное. Тут тоже необходим талант. У него, понимаете ли, ностальгия по гайкам. А что вышло из этой ностальгии? И в самое неподходящее время.
— Да, люди не гайки. Но ведь и мы где-то просчитались. Может, в людях просчитались? Я имею в виду реорганизацию. Но ведь у нас в основном добрые, хорошие люди…
— Хороший человек не профессия, — влез Термоядерный.
— …неплохие специалисты, — продолжал Чикаев, — и вообще грамотные люди. Могут поговорить с тобой хоть о Моцарте.
— Добрых людей в России много, — съехидничал Термоядерный, — аккуратных мало. А так называемая общая культура вряд ли нужна на аэродроме. Разговоры о плохо понимаемом Моцарте немногого стоят.
— А что слышно о Мамонте, этом «поджигателе» Базы?
— Я только что говорил с Филиппычем, — сказал Термоядерный. — Войтина сняли с летной работы на три месяца и послали в Тикси — менять мотор на Ил-14. Ирженина послали на поршневую технику. Летает не то на Ан-2, не то на Ли-2. Как мне объяснил Филиппыч, Мамонту самому невыгодно поднимать шум. Ведь выходит, что виноват и он. Ведь подготовка летного состава его дело.
— Может, посоветоваться с Филиппычем?
— О чем?
— О задержках.
— Да, по-видимому, у него есть и на этот счет какое-нибудь нестандартное мнение. Неплохо бы поговорить с ним.
Термоядерный стал ерзать. Ему не сиделось. Чикаев кивнул, показывая, что не задерживает его.
Глава 7
После технического разбора в диспетчерскую ворвался Термоядерный и, заметив Росанова, сказал:
— Поедете в Самоедскую.
— Что там?
— На Ли-2 на фильтре обнаружена стружка… Разберитесь…
С подчиненными он говорил «телеграфным» стилем.
— Слушаюсь. А где это?
— Таймыр… Карское море… Впрочем, не знаю… Довезут… Географию знают…
— Когда выезжать?
— Послезавтра… Командировочные… Спецодежда… Желаю! — Термоядерный вылетел вон.
В этот же день Росанов успел оформить бумаги — везде зеленая улица — и взял расчет на сельскохозяйственной выставке. Само собой, он не сказал Нине о своем крупном понижении.
Впереди был свободный день. Утром он позвонил Люции Львовне — к телефону никто не подошел.
Он поехал к Ирженину — вернуть долг.
— Ей-богу, я не виноват в вынужденной, — заговорил он с порога, — прими это, если можешь, пока без доказательств. Я могу доказать, но дал слово никому ничего не доказывать.
Ирженин сел в кресло и как будто задремал.
— Мне это неинтересно. — Он держался так, будто был пьян вдрызг.
— Что с тобой, господин Ирженин?
— Отдыхаю. Расслабляюсь.
— Должок верну. Спасибо.