Он шел по перрону. Был вечер. Вокруг создавалось «безвоздушное» пространство: аэродромный люд при его появлении на всякий случай прятался или отдавался работе, изображая, будто сбивается с ног.
«Погляжу, как работает ночная смена, — думал он, — может, и в самом деле существуют непонятные мне причины неудач? Может, и я в самом деле самодур и прожектер?»
Он зашел в диспетчерскую, и его глаза потеплели. Он посмотрел на радиостанции, светящиеся табло, пульт управления и крутящиеся кресла.
«Лучше, чем в ФРГ, — подумал он, — по крайней мере, ни у кого нет таких оригинальных строений под диспетчерские. А инженеры когда-то вымаливали велосипеды».
Диспетчеры при его появлении воспылали служебным рвением. Он сел за стол и спросил план вылетов. Потом выписал на карточку бортовые номера самолетов, которые следует подготовить ночной смене под дневные вылеты, посмотрел по бортовым журналам дефекты, обнаруженные экипажем в полете, и записал фамилии ответственных за подготовку каждого самолета. И уехал в свой кабинет.
Впереди была ночь.
Он снял форменный пиджак с шевронами и повесил его на плечики, а сам лег на клеенчатый диван и накрылся форменным пальто. Только он закрыл глаза, и завертелись перед ним предсонные образы, особенно донимающие после напряженной работы: закрутились колеса тягачей, вытаскивающие выкатившийся с полосы самолет, замелькали куртки техников… Надо проснуться в половине двенадцатого.
Ровно в половине двенадцатого он проснулся, вытащил из-под пальто левую руку и глянул на часы. До двенадцати приходил в себя, пил кофе.
Машину он оставил за «рюмкой» и пешком направился к самолету, который должен был вылетать первым. Самолет окружала непроглядная тьма. У освещенной, празднично иллюминированной «рюмки» возникло шевеление, захлопала дверь, задвигались неясные в темноте фигуры. У самолета появились начальник смены Петушенко и два техника. Ответственным за этот самолет был Петушенко.
— Что сделано за три часа работы? — спросил Чикаев.
— У нас все в порядке, товарищ начальник. Самолет почти готов, — бодро ответил Петушенко, делая вид, что вопросами его отрывают от дела. И он чуть ли не лег на бетонку и стал глядеть на датчики противоюза. Это была комедия чистейшей воды. Во-первых, нечего глядеть на них инженеру-механику — для этого есть электрики, и, во-вторых, тут не было никакого дефекта в системе торможения. И ложиться на землю совсем необязательно, так как шланги и отбортовка и без того видны.
Петушенко все сопел и сопел, щупая шланг: надеялся, что Чикаев, видя его рвение, испарится. Но тот не испарялся.
— Ну так чем же вы сейчас занимаетесь? — спросил вкрадчиво Чикаев: он был зол — ему явно морочили голову.
— Да так. Анализ.
— Анализ чего?
— Так, датчики…
— Что датчики?
— А-а противоюза.
— Так что же с ними? Экипаж записал дефект в журнал?
— Да как сказать…
— Записал или нет?
— Нет.
— Что же вы тогда тут «анализируете»?
Петушенко продолжал «анализировать».
— Или вы считаете ниже своего достоинства отвечать на мой вопрос? — спросил Чикаев, стараясь сделать кроткое лицо.
— При чем тут мое достоинство? — буркнул Петушенко.
— А теперь хватит ломать комедию и встаньте! — не выдержал Чикаев. — Встаньте с земли и подойдите сюда.
— Слушаю вас.
— Что вы сделали за три часа работы? Вы конкретно?
— Было собрание, а потом подготовка, анализ дефектов…
— Не надо! Дефекты у вас такие, что их нечего анализировать. Ну а дефектов по датчикам, которые вы так усердно щупали, нет. И запомните, что я инженер, а не… Итак, на первый раз я вам в табеле проставлю на три часа меньше. Три часа вы не работали. А повторится, уволю, сами знаете, но какой статье. Вопросы есть?
— Зачем так нервничать? Все будет в норме.
— Лишаю вас еще и премиальных. Бог видит, я этого не хотел!
Чикаев заметил, что у других самолетов началось ускоренное движение. Загудели источники питания, вспыхнули прожекторы, освещая тела самолетов, задвигались тени.
Он направился к следующему самолету. Радисты развернули свои схемы, электрики последовали их примеру. Техник Лысенко мазнул себя по носу грязным маслом.
— Здравствуйте! — сказал Чикаев. — Что сделано за три часа? Конкретно. Запомните, что я инженер и мне голову морочить нет нужды. И пачкать нос не надо: мы не на театре.
Ответственный за самолет молодой инженер смутился и сказал:
— Я виноват.
— Рад, что вы не разучились смущаться и не научились лгать. Вы поняли свою вину?
— Да.
Когда Чикаев подошел к последнему самолету, ответственный за его подготовку бодро ответил:
— Самолет готов. Иду давать техническую готовность.
Чикаев был в бешенстве. Но, с другой стороны, ларчик просто открывался.
В три часа пополуночи на все самолеты была дана готовность.
Чикаев собрал техников и инженеров и спросил:
— Ну и что теперь будем делать?
Техники загалдели, намекая на какую-то будто бы неоконченную работу.
— Не надо! Тихо, товарищи, — поднял руку Чикаев, — я все-таки инженер, а не… Так что будем делать? Предлагаю навести порядок на перроне.
Народ зароптал.