Читаем Второй круг полностью

Второй круг

— Вон кружки. Давай их сюда… Эх ты! Что у тебя в голове? Свалка. Давай помянем святого человека. Такие люди не умирают. Как же так? А-а? — бормотал Иван Ильич. — А ты говоришь… А ты-то был совсем… ну… этот…

Он отмерил от полу два вершка.

— Кто же тебе-то не дал погибнуть? Кто спас-то тебя? Бабы! Заумничался ты вконец, а ничего не понимаешь… Ничего… тебя… эта… ее любовь оградит… Не даст загнуться… Она, наверное, думала о тебе… в этот… последний миг…

Иван Ильич снова залился слезами:

— Каково ей-то было? А-а? Разве такое проходит? Эх ты! Она-то небось и теперь… по земле ходит… оберегает… Дурак ты, дурак! Ну да ладно. Дальше говори. Или с женой плохо живешь? Или что? Все говори.

— Да нет… Я-то другую люблю… У нее тоже уголки глаз опущены… Не то говорю…

— И дети у тебя есть?

— Дочь.

— Назвал как?

— Анастасией.

— Это ты правильно. Правильно назвал. Это молодец.

— Да не в том беда-то…

— Говори. Все говори. И налей мне… и себе…

И Росанов рассказал про летное училище, куда не прошел по сердцу, и о Люции Львовне, и о Любе, и о Маше, и о Нине. И о том, как хотел разделаться с собой, но что-то остановило в последний миг.

Иван Ильич внимательно слушал, держась за подбородок.

— А вот это ты напрасно… Кончать с собой… не надо… Попал не на свои рельсы… Не надо.

— Так что же мне делать?

— Живи… Правильно живи и… работай… не прибегай ко лжи… не лги… Какой у тебя, однако, в голове беспорядок… Не успел ты еще распорядиться собой… Зашел неправильно… Уходи на второй круг… Дерево, не колеблемое ветром, крепких корней не пустит… А мать пошла на крест… А мне-то каково? И все, что тебе рассказывали про мать, все правда. Она и окруженцам помогала, и раненых лечила, и нас… Все будет хорошо… Я должен тебе… помочь…

— Как?

— Молчи! Вот… А теперь иди спи… Все будет хорошо… теперь… Живи, не ошибайся теперь… Надо жить и делать полезное… Работай… Святость труда… Серьезность…

— Как же мне жить теперь?

— Живи. А сейчас… спать… Пора… Уже утро…

Иван Ильич неожиданно погладил Росанова по голове и потом оттолкнул:

— Ну иди, иди… Ступай… Все… Хорошо… Работай…

Утром зашел Максим с тремя длинными свертками.

— Здорово, Витя. Один передашь Костенко, один Чикаеву, один передашь себе.

— Что это?

— Рыба. Это настоящая рыба, серьезная. На материке такая не водится. Да и у нас она тоже теперь не водится. Где механик?

— Пошел на самолет. Сегодня облет.

Максим сел на койку и закурил.

— Вы с Костенко друзья? — спросил Росанов.

— Нет. А что?

— Так.

— Несколько странный он человек… Без устоев… что ли? Вообще он малый неплохой, но без устоев… Для него некоторые вещи находятся вне сфер морали. А так неплохой.

— А может, он, когда поступает против так называемой морали, потом мучается? — предположил Росанов.

— Ничуть!

— А может, свои мучения скрывает?

— Ну тогда все в порядке! — засмеялся Максим.

— Оставь свой адрес. Хочу вступить в ваше вселенское общество.

— Что за общество? — не понял Максим.

— Ну, там сигареты, панбархат, карточный долг, рыба и прочая муть… Самолет есть средство единения людей, а дефицит некоторых товаров служит делу объединения…

— В самом деле. Об этом как-то не задумываешься… Однако чувствуешь себя связанным со всеми уголками нашей необъятной… Это развивает патриотизм…

Максим записал на листке свой адрес.

— Вышли ошейник для собаки, — сказал он.

— Какой?

— Просто ошейник и поводок. Здесь их нигде не сыщешь. Нет ошейников.

— А где собака?

— Собак здесь много.

— Вышлю. Но хорошо ли тебе заводить собаку? Ведь здешние псы на материке не живут. Подохнет собачка.

— А я и не собираюсь на материк. Я приехал не на гастроли. Здесь мой дом.

В это время в номер зашел техник Букин и подал Росанову телеграмму.

— Что там? — спросил Росанов.

— Ехать тебе, инженер, в 3. Нефтепровод. Трубы возить. Комсомольская стройка. А мы после облета — домой.