Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6

Наши части не подходили. Мы не могли их видеть даже в бинокль. Всюду были видны только большевики. Чувствуя неладное, командир приказал включить задний руль и двигаться назад. Но в этот момент снарядом было повреждено заднее колесо машины. Капитан Гунько приказал бережно расходовать патроны; огнем держать противника в отдалении, чтобы с наступлением сумерек оставить машину. Поручик Орловский подал нам последние две ленты с бронебойными пулями, хранившиеся как неприкосновенный запас.

На фронте настало затишье. Очевидно, наши отошли. Наступившие сумерки позволили большевикам приблизиться к машине. «Огонь! Огонь! И мы оставляем машину!» – крикнул капитан Гунько. В револьверные отверстия мы открыли огонь из револьвера. Я выпустил последнюю очередь, замолчал и пулемет Бесклубова. «Товарищи» подошли очень близко. Слышны были их брань и крики: «Кадеты, выходи!» «Господа! – обратился к нам Гунько, – прощайтесь друг с другом: я взрываю машину. Кто хочет, выходите». – «Игорь, постой, – сказал я, – я выхожу». Я пролез в башенный люк и соскочил с броневика. Не успел я сделать и пяти шагов, как взорвалась и загорелась машина. «Товарищи» хотели меня сразу расстрелять, но их начальник приказал для допроса отвести меня в Штаб.

В Штабе доктор, перевязавший рану Федосенко, принял в нем участие и оставил его в качестве фельдшера при подвижном госпитале. Федосенко получил верховую лошадь и однажды, воспользовавшись паникой у красных, бежал к своим.

В память геройски погибшего «Витязя» следующая по выпуску из Запасного Броневого автомобильного дивизиона машина была названа «Памяти Витязя». И этот броневой автомобиль, как и «Витязь», со всей командой взорвался и сгорел в сентябре 1919 года в отряде генерала Троянова под Черным Яром. Подробности его гибели никому не известны. Имена погибших Ты, Господи, веси.

А. Чуйков [327] ИХ БЫЛО ЧЕТВЕРО [328]

В изданной в прошлом году юбилейной брошюре «Корниловцы» в отделе «Корниловская артиллерия» при описании подвигов офицеров-артиллеристов почему-то не было упомянуто о геройском подвиге четырех офицеров второго орудия Первой Корниловской батареи.

В связи с пятидесятой годовщиной боя, в котором погибли эти офицеры, мне и хотелось бы заполнить этот пробел.

В конце сентября 1918 года корниловцы, отступив от станицы Невинномысской, остановились и закрепились в станице Темнолесской. Эта станица находилась в юго-восточной части Кубанской области, на границе Ставропольской губернии, и была расположена на высокой горной террасе с глубокими, крутыми склонами, на западе – в сторону ст. Невинномысской и на юге – в сторону бедного селения Голопузовка. С этих точек открывается красивый вид на окрестности.

На восток от станицы местность уже иная, слегка пологая, а на север, наоборот, имеет небольшой подъем. Туда вела дорога в город Ставрополь через станицу Татарскую, дорога, по которой в прошлом столетии двигались как армия, так и отдельные лица из России на Кавказ и обратно. На самой вершине подъема был небольшой лесок.

Как известно, в 1918 году артиллерия Корниловской дивизии действовала поорудийно, как самостоятельная боевая единица, придаваемая какой-либо части пехоты; это при наличии слаженности в работе орудийного расчета и легкой маневренности давало большой боевой эффект орудия.

26 сентября 1918 года (по ст. стилю) наше второе орудие неожиданно было вызвано на западную окраину станицы, и мы увидели вдаль цепь конных; по-видимому, это была разведка красных.

Выпустив по ним несколько шрапнелей, мы увидели, как конные повернули и умчались. Значит, нужно ожидать в скором времени атаки с их стороны, решили мы и вернулись обратно.

Наш орудийный расчет в это время, включая и командира орудия, состоял из семи человек: двух штабс-капитанов, поручика, двух подпоручиков и двух прапорщиков – меня и другого, исполнявшего обязанности наводчика; я же был четвертым номером (основной моей обязанностью было изменять направление орудия, передвигая лафет орудия в горизонтальном направлении по указанию наводчика).

Фамилий своих соратников я не помню, кроме одной – поручика Бакунина. Мы его звали «папашей»; жена его работала сестрой милосердия в лазарете станицы Тихорецкой.

Вместо командира орудия, капитана Мутсо[329], уехавшего в Ставрополь, нами временно командовал один из штабс-капитанов. В ту ночь, то есть в ночь на 27 сентября, весь наш расчет спал в одной комнате на полу.

И вот рано утром нас неожиданно разбудил дневальный криком: «Тревога!» Мы быстро оделись и – на улицу, а там уже слышна была ружейная трескотня. Запряжка ждала готовой, и мы мчимся, по направлению выстрелов, на восточную окраину станицы.

Надо сказать, что в это время почти каждый день по утрам стоял густой туман, который часам к девяти расходился.

Выскочили мы из станицы, но через минуты две были задержаны офицером-корниловцем:

– Я командир роты, моя цепь недалеко, очень прошу открыть огонь, необходима поддержка.