Отъехав немного в сторону, быстро снимаемся с передка, вынимаем лотки со снарядами, отсылаем передки в укрытие в станицу и… теряемся…
– Куда стрелять, ведь ничего же не видно, – обращается командир орудия к корниловцу.
– Ничего, ничего, открывайте огонь, это крайне необходимо для моральной поддержки. Цепи наши не дальше версты, – крикнул тот и скрылся в тумане.
Даем несколько выстрелов с большими интервалами: снарядов не так много, а стрелять «на авось» не принято, ибо есть правило: «не вижу – не стреляю».
Стали посвистывать пули… По дороге потянулись легкораненые… Провели какого-то офицера, видно, как крепко держат его за руки и успокаивают. Слышен его истерический крик: «Брата убили, брата моего убили, пустите, отдайте винтовку, я отомщу!»
Свист пуль усиливается, иногда слышится звук рикошетов.
Бесцельная стрельба нас нервирует… Подбегает уже знакомый нам командир роты и кричит:
– Имейте в виду, цепи отходят!..
Но мы это видим теперь и сами. Туман рассеивается, и, как в театре после поднятия занавеса, перед нами открылась вся картина.
Шагах в трехстах впереди – медленно отходящие цепи корниловцев, а за ними наступающие цепи противника, за которыми группируется конница, очевидно в ожидании атаки.
Ясно, что при таком положении необходимо сменить позицию, оттянув орудие назад, и командир орудия уже собрался меня послать за передком, но тут к нам неожиданно прискакал наш командир батареи, полковник Королев[330]
.Одобрив решение о перемене позиции, он сам вызвался прислать наш передок и умчался обратно в станицу. Но мы, не теряя времени, ведем интенсивный огонь по цепям противника.
Выстрелы чередуются спокойно и четко, каждый хорошо знает свое дело. Становится жарко, сбрасываем шинели…
Доносится крик: «Пулемет слева!» Это кричат наши и показывают влево, но мы и сами заметили, орудие уже направлено в ту сторону.
Первый разрыв шрапнели – недолет. Второй – удачнее… Пулеметная тачанка повернула назад и помчалась. Шлем вдогонку третий снаряд. Пулеметной тачанки больше не видно.
Переносим огонь опять на цепи противника. Стрельбе мешает близость своих цепей.
Но вот сзади послышался лошадиный топот. Это мчится передок нашего орудия. Надо сниматься с позиции. Приготовились к прицепке орудия, но в тот момент, когда передок развернулся и подкатил к орудию и нам осталось только надеть хобот на шкворень передка, правая коренная падает как подкошенная, судорожно забившись и захрапевши, горло, шея и голова в крови! Чтобы прекратить мучения, командир орудия пристрелил ее из нагана, а оба подпоручика бросились освобождать из-под убитой лошади упряжь.
Это очень трудно сделать, тем более что коренная лошадь была очень грузной. Снять натянутые как струны постромки, вытащить упряжь и запрячь, вместо убитой, лошадь командира орудия – на все это нужно время.
Откатываем орудие в сторону от убитой лошади, чтобы дать возможность упряжке вновь заехать к орудию, а пока ведется перепряжка, открываем вновь огонь по цепям противника.
Я перетаскиваю снаряды и наши шинели на новое место и наблюдаю за упряжкой. Ее удалось как-то поставить в продольное положение к фронту. Это хорошо, так как уменьшает площадь поражения, но плохо то, что передняя правая лошадь стала чересчур нервничать: становится на дыбы и переступает постромки, видно, что чем-то напугана, а может быть, и ранена. Да и остальные лошади не стоят спокойно. Это и немудрено: наши цепи лежат почти на линии нашего орудия. Сказывается и присутствие убитой лошади.
Вижу, как один из подпоручиков отбежал в сторону, присел и начал перевязывать ногу, а потом заковылял в станицу. Через некоторое время другой – спешит к нам: в одной руке лоток со снарядами, а другая, окровавленная, поднята; бросает лоток, вынимает из кармана шинели полотенце, обматывает простреленную руку – ранение в ладонь – и скорым шагом направляется в станицу.
Стрельба наша продолжается. Уже можно стрелять «на картечь», так как нашей пехоты впереди нет: она отошла.
Орудийный щит надежно защищает нас от пуль. Нас пятеро при орудии и десятка два снарядов… Слева опять показывается пулемет… По приказанию командира орудия навожу в этом направлении. Даем выстрел, другой… И вдруг чувствую удар в носок правого сапога. Вижу там маленькое отверстие и кровь. Чувствую кровь в сапоге. Заявляю командиру орудия:
– Я ранен в ногу.
– Сможете сами дойти?
– Попробую.
Делаю пару шагов, но тут же приседаю от резкой боли в подошве ноги… Неужели не дойду? Пробую ставить ступню на ребро. Больно, но терпеть можно, да и нужно. Ковыляю в станицу, иногда вприпрыжку на левой ноге… Остановился передохнуть у плетня первого дома. Двор большой – на весь квартал, большая часть его – под садом. В саду несколько наших пехотинцев и пулеметная двуколка.