Второй меч

Но нет. Эти широкие, похожие друг на друга лица – это не крестьяне. Может, один из них, самый древний, в незапамятные времена и трудился на земле где-нибудь в Андалузии или Румынии. А все же автобус до самого заднего стекла заполняли дети и внуки земледельцев, испанских, североафриканских или балканских. Только они, конечно, давно не обрабатывают чужую землю, вероятно, не унаследовали даже никакого представления о земле и сельском хозяйстве, с рождения живут на плато Иль-де-Франс и стали продавцами, официантами, домашней прислугой, дрессировщиками собак, прачками, и этот вечерний автобус как раз вез их с работы по домам, по убогим квартиркам.

На каждой остановке выходили все больше и больше, а мне все казалось, что это деревенские жители, прежде всего жительницы, выехали на прогулку после трудов праведных. Они могут быть даже и из моей деревни. И в постепенно пустеющем автобусе показывались те или иные лица, в корне различные, не поддающиеся никакому определению, даже без возраста. Некоторые из оставшихся читали, каждый свою книжку. Прочие рассматривали удивленным, но уверенным взглядом развернутые карты, места теперь было для этого достаточно. Не региональные туристические планы, а географические карты крупного масштаба, карты целой страны, а вон тот – у него разве не карта всего мира? Точно. А один пассажир даже изучал атлас звездного неба.

Я не мог отвести глаз от молодой африканки на заднем сиденье с книгой в руках. Сначала мне бросился в глаза ее черный силуэт, лицо сразу было не разобрать, как у призрака, почти угрожающее, резкий контраст с майским праздничным ландшафтом этого вечера, ландшафтом зеленее зеленого. С какой стати я на него обратил внимание и зачем это было нужно, какой тут замысел? (Подростком я в вечерних автобусах тайком придумывал разные лица и фантазировал, как подле водителя вдруг появляется безумный с криком «Аз есмь Господь!». Резко выкручивает руль и с воплем «Все там будем!» сбрасывает автобус с откоса в пропасть.) Лишь спустя время я различил выставленное вперед колено африканки и руку с книгой. Нет, это была полная противоположность привидению или страшному видению. Белые страницы книги вспыхивали, когда она их перелистывала или невольно передвигала книгу.

Я часто наблюдал, как незнакомые мне люди читают, даже, наверное, чаще, чем в прежние времена, или я с годами стал смотреть на читающих по-особенному, тех или иных, и всякий раз я почти – но это так и оставалось почти – спрашивал, что же это они «такое интересное» читают. Но при виде этой читательницы мне и в голову не пришло спросить название книги. Мне не было надобности знать, что именно она читает, читает и все, книгу читает, «книгу книг». Всю мою жизнь, только всегда на природе, у меня было три цвета, составляющих картину умиротворения – небо, гора, река (классика), «флаг-триколор», цвета флага гармонии. И вот теперь, на фоне зелени за автобусным окном, из-за белизны книжных страниц и ночной черноты читательницы, этот флаг-триколор впервые заиграл новыми красками и не на природе, не только на природе. И я представил себе, как в сердце Африки продолжается это чтение. Перелистывая страницы, одна рука передавала книгу другой руке, один палец передавал страницу другому.

Конечной остановкой автобуса должна была быть станция метро, внизу, в одной из речных долин Иль-де-Франс по берегам Сены. Но автобус, поначалу шедший по обычному маршруту, должно быть, до конца этой истории, до вечера и дальше в ночь, оказался «заменой» на линии. Железнодорожную сеть вокруг Парижа решили основательно обновить, царила эпоха «транспортных замен», вследствие чего автобусы, заменяющие поезда, двигались от одной железнодорожной станции к другой с колоссальными объездами, всякий раз занимавшими изрядное время, петляли по объездным дорогам, по неведомым районам, на границе Иль-де-Франс и бог знает чего, куда еще никто никогда не заезжал.

Мне-то как раз это было на руку. Как будто мне после краткого цейтнота привалило вдоволь времени, и вообще пусть это будет такой исконный закон природы, я так решил, ну вот так. И действительно я пережил события этого заменного маршрута – в том числе грустные, скверные – как время во всей его полноте, время как бога, доброго ко мне, независимо от моих намерений и предстоящих деяний.

Петля за петлей, гигантскими объездами и окольными путями везли меня во всех направлениях, и мне в это время казалось, будто я праздно, шаг за шагом, от события к событию, от картины к картине, пружинистой упругой походкой прохожу снова все плато, то и дело останавливаюсь, сажусь на скамейку, заглядываю мимоходом в открытые церквушки. Эпос о путешествии на заменяющем автобусе! «Где ты, Гомер заменяющих автобусных маршрутов?» С другой стороны, у обычных маршрутных автобусов гораздо мягче сиденья. Заменяющие автобусы скребут пузом по земле и грохочут, а регулярные рейсовые – убаюкивающе урчат. Каждая выбоина на дороге – пытка. – Но не это ли и есть эпос?