Второй меч

Покидая Пор-Руаяль – снова небольшое отступление назад, – я ощутил потребность что-то пообещать свету за деревьями, только не знал что.

Проходя опушкой леса на восток, к автобусной остановке, я вдруг ни с того ни с сего почувствовал, что я в цейтноте. Я имел с ним дело ежедневно, и всегда цейтнот накатывал без какой-либо определенной причины, коварно, предательски. Как правило, он лишь задевал меня и в два счета отпускал, изгнанный противодействием моего разума. В этот день я снова попробовал победить цейтнот рассудком – «до вечера ведь еще далеко, да к тому же в мае поздно темнеет», – но цейтнот крепко держал меня, прямо за горло. Нехватка времени стала нехваткой дыхания, особенной, и не помогали никакие увещевания разума, что это все якобы галлюцинация, в том числе из-за того, что я двигаюсь на восток и навстречу темноте.

Такой цейтнот – и сегодня, как всякий раз, наступивший накануне внезапно и неуловимо приближавшегося позднего полудня, – однако влек за собой, хотя и совершенно беспредметно, после то короткого, то более долгого времени и отрезка пути, нелюдимость и отчуждение. Так было и на этот раз. Только теперь моя в буквальном смысле хроническая, то есть эфемерная, «эпизодическая» нелюдимость по пути к автобусной остановке в бессмысленном ускорении с каждым следующим шагом переросла в человеконенавистничество, в мизантропию, в смертельную вражду к людям, а против нее разум, мой разум, был бессилен, как бы он ни подсказывал мне на каждом моем поспешном шагу, что моя смертельная ярость снова обратится в послеполуденную нелюдимость, стоит только мне встретить на своем пути человека из плоти и крови, неважно какой крови и плоти, пусть даже само зло во плоти, и тогда я обращу на него всю мою ярость. «Дождись первого встречного: ты сможешь выместить на нем свою ненависть, даже если он выгуливает трех питбулей».

Никто мне, раненному цейтнотом, на всем пути не встретился. К счастью. Я прямо-таки наслаждался моим бешенством и ненавистью к людям. Прежде всего, и это главное, цейтнот исчез. В ближайшем лесу, должно быть, находилось стрельбище, потому что за деревьями время от времени беспорядочно щелкали стрелометные орудия. Стрелы свистели в воздухе и вибрировали, звучно вонзаясь в мишени, или менее звучно пролетали мимо цели. Арбалеты щелкали и звякали. И это я стрелял, я, я и еще раз я. И детская рогатка, брошенная на обочине, пусть и жестоко истрепанная, тоже была моя. Зарядить ее снова! Сплошное расстройство, ужасно жаль, этот путь мизантропа всегда так короток, едва ли дюжину выстрелов из лука или самое большее две дюжины метаний камушка из рогатки.

С другой стороны, чем триумфальней воодушевление – смертельный враг всего рода человеческого, – тем более гнилостно становилось у меня на душе. Чудовищно, что я не знаю ничего об актуальном состоянии мира. Факт в том, что у меня не просто совесть нечиста, поскольку я с утра и между тем уже целый день не владею никакой информацией, но более того – еще и игнорирую всякую информацию, любую, и это не только безответственность, это моя вина, тяжкая вина. Почему я не интересовался актуальными катастрофами, массовыми убийствами, покушениями? А что, если мир вообще больше не существует? И все это вокруг – одна иллюзия? И вот гляди-ка: плакатные стены по дороге к автобусной остановке, длинные, с полдеревни, специально воздвигнутые к европейским выборам, без единого лица, совершенно пустые стены! Но вот тут: майский жук под вишневым деревом на тротуаре, почти с кулак величиной, с рисунком по бокам в виде зубцов пилы, мертвый, замерз в майскую ночь. А вот еще один, но этот живой, ползет, старается! Стало быть, зря утверждают, будто они вымерли, майские жуки. Информация! Добрая весть!

Ждал автобуса в бетонной коробке без окон на одной из проселочных дорог Иль-де-Франс, за пределами деревни. Молодая пара стояла поодаль, молча, мужчина опустил руки, женщина на шаг позади, неподвижно, только пальцами одной руки она снова и снова проводила ему сверху вниз по спине. Какой-то неведомый мне жест, точно не поглаживание. Или все-таки оно, может быть, теперь так принято в мире гладить, и не только на Западе, и решили так, пока я пребывал в моем паскалевском забытьи. И мне показалось, будто я провел за этот один день много лет в Пор-Руаяле.

Пара отошла, не взглянув на меня. Вернее так: мое присутствие для обоих с самого начала осталось незамеченным. Они, значит, вообще не ждали автобуса. Может быть, эта остановка давно не действует, да и вся линия давно закрыта, а я все еще помню о ней с детства? Да нет: расписание-то висит действующее, в том числе на выходные.