Второй после Мадары (СИ)

— Ты Мацураши Хидан! Наша деревня никогда не простит тебе то, что ты сделал! Мы поклялись убить тебя и сделали бы это даже без награды. Но разве деньги когда-нибудь бывают лишними? — капитан улыбнулся жёлтыми зубами, из которых в наличии были далеко не все. — Они станут для нас отличным десертом к твоей смерти. На твоём месте, будучи в международном розыске, я бы не разгуливал открыто по питейным заведениям. И то, что ты сейчас сменил обличие, нас не обманет! Мы следили за тобой от самой Деревни Скрытого Дождя.

— Ну что ж, если вы знаете, кто я, то знаете и о том, что меня нельзя убить, — Обито чувствовал, как внутри понемногу растёт боевой азарт, кровь греется и играет. Неплохо будет размяться на этих низкоуровневых шиноби. — А вы сами-то готовы к смерти?

Это было не бахвальство и не пустые слова. Ему действительно нужно было услышать или увидеть ответ, чтобы совесть его окончательно спустила с поводка. Он не любил бессмысленных убийств. У каждой отнятой им жизни была не только причина, но и цель. Даже если она состояла всего лишь в том, чтобы вернуть себе душевное равновесие.

====== Фрагмент XXIX ======

Разгорячённый после сражения Обито выглядел совершенно иначе. Что-то звериное в нём достигло предела и стёрло любые намёки на нежность и простоту. Теперь он предстал перед ней в своём боевом обличье — сложный, накачанный адреналином, уверенный, перепачканный чьей-то кровью (Ханаби знала, что не своей — она пристально наблюдала за боем и видела, что он не пропустил ни одной атаки).

Обито убивал без колебаний, быстро и точно, не избегая жестокости, но и не стремясь к ней, все его движения были эргономичны — ни одного лишнего. Он, безусловно, знал, что она наблюдает за ним. Он приказал ей наблюдать. Но в его действиях не угадывалось ни малейшего позёрства, какое мужчины проявляют, когда пытаются обратить на себя внимание. Ханаби уже перешагнула ту грань, за которой поджидает, с тихим скрипучим смехом потирая ручонки, неумолимая и коварная потребность во взаимности. Незаметно для себя она уже безнадёжно увязла в ней, и бесполезно стало дёргать то одной, то другой ногой, пытаясь не дать этому чувству окончательно засосать себя. Она погружалась туда стремительно: вот — по грудь, вот уже — по шею. Скоро станет нечем дышать. В голове билось только одно: «А он?»

Ханаби ощущала, что сильно повзрослела за этот месяц. Что было причиной? Смерть Неджи — первое большое горе, прокатившееся по её семье? Первая серьёзная работа — госпиталь? Или это странное путешествие, впервые жизнь вдали от дома, преступление?.. Ханаби вспоминала себя до — и остро чувствовала огромную пропасть между ней и той девочкой, что разучивала кайтен. Жизнь той была закована в кандалы границ фамильного квартала, нынешней Ханаби же — с уникальной техникой глаз Обито — принадлежал весь мир.

Она с замиранием сердца прогоняла от себя мысль о том, что будет, когда эта миссия закончится. Когда они найдут этого Мадару, как бы его там на самом деле ни звали, и передадут в Коноху информацию о его местонахождении. Может быть, им прикажут не возвращаться, а остаться следить за ним? Тогда можно будет побольше времени провести вместе… Что будет в деревне, что сейчас творится в деревне, в клане, она тоже старалась не думать.

Ханаби закусила губу, чувствуя, что если Обито сейчас не подаст сигнал, надолго её в борьбе с этими мыслями не хватит. Нужно было на что-то переключиться, что-то делать, иначе они прогрызут голову и вывалятся наружу. И тогда станет видно, какая Ханаби слабая, как она всего боится и как не достойна называться Хьюгой.

Обито прошёлся по трупам — Ханаби вздрогнула — протыкая их в центр груди кунаем. Конечно, добивать — это правильно. Правильно. Это профессионально. Так и нужно.

Он махнул рукой в её сторону, показывая, что закончил.

Она подбежала. Обито скользнул по ней взглядом, в котором последний раз полыхнул, исчезая, шаринган. Ханаби впервые проводила его с уколом сожаления. Ей никогда не казались красные глаза привлекательными. Боже, что вообще за цвет для глаз. Белый — идеально. Терпимо — чёрный. Но Обито алый, безусловно, шёл.

Она уточнила у него, в силе ли ещё идея о привале, и, дождавшись кивка, принялась снимать мокрый плащ, надеясь наконец-то высушить. Мокрым было всё, но она позволила себе скинуть ещё только сандалии. Её охватывало неожиданное смущение при мысли раздеться перед ним. И совсем уж неловко было вспоминать, что до этого он одежду срывал с неё сам.

Обито своим дыханием развёл костёр. Ханаби задумалась над тем, как же сильно ему подходит стихия огня. Он пристроил их плащи на ветки дерева над пламенем, достаточно высоко, чтобы температурный максимум до них не доставал. А затем… совершенно невозмутимо стянул с себя всю остальную одежду и отправил туда же.