— Так это отец Трифон так заботился о нас, — радостно возвестил отец Симеон, но, заметив недоумение подопечного, добавил: он плёл сети, заготавливал рыбу на всю братию. В субботу мы приходили к нему. У него какой только рыбки не было! И свежая, плавала в бочках; и солёненькая, и вяленная! Да, тогда у нас ещё не закончилась соль, — ностальгически улыбнулся старик. — Отец Трифон оставался на воскресенье в монастыре, исповедовался и причащался, как мы все, а с понедельника отправлялся на новые трудовые подвиги. Почитай, уже лет семь или десять, как я рыбки не пробовал. У нас её, кроме отца Трифона, никто не мастак был ловить.
Теперь ясно, почему старая избушка, даже если её и обнаружили при исследовании местности обитатели базы, не вызвала ни у кого интереса. Кого вообще может привлечь старая, заброшенная лачуга рыбака? Тем более где-то неподалёку расположена целая деревня!
— А ты-то сам не хотел бы завтра исповедаться? — неожиданно спросил отец Симеон.
Сергей хотел было рассмеяться на это предложение, но ему почему-то было совсем не смешно. Не понимая, что с ним происходит (наверняка общение с монахами сказалось), подросток понурил голову.
— Я никогда этого не делал… — наконец, прошептал Серёжа, чувствуя, что краснеет.
— Эка беда, — обрадовался старец. — Все мы когда-то подходили к Исповеди первый раз, — дружелюбно хлопнул он его по плечу.
— Вы не понимаете, — заставив себя посмотреть на монаха, выдавил окончательно растерявшийся и смущённый подросток. — Я такого наделал…
— Неужели человека убил? — округлил глаза собеседник.
— Нет, но…
— Церкви и монастыри разорял? — продолжал допытываться старик.
— Нет…
— Может, над которой девицей надругался?
Парень залился краской, когда до него дошёл смысл последнего вопроса, и вновь отрицательно покачал головой.
— Вот видишь! — лучезарно улыбнулся отец Симеон. — А Господь, по милости Своей, и эти воистину страшные грехи прощает, если человек искренне кается и приходит к Нему. Так неужели твои прегрешения ужаснее этих?
— Вроде бы нет, — немного приободрившись, ответил Серёжа. — Но я не умею каяться, — откровенно признался мальчик.
— Мало кто умеет, — вздохнул старик. — И я не умею.
— Как это? — открыл рот Серёжа на такое совершенно невероятное заявление старца-монаха.
— Вот так, — печально и вполне серьёзно подтвердил отец Симеон. — Лоб бью всю жизнь, а настоящего покаяния не имею.
— А как же тогда?..
Незаконченный вопрос повис в воздухе. Неторопливо помешав содержимое котелка, монах опустился на свой пень и только тогда задумчиво спросил:
— Есть ли у тебя, С
Будто зачарованный Серёжа кивнул.
— Вот это и есть первая ступень покаяния. Когда ещё не осознаёшь, не понимаешь всей тяжести греха перед Богом, но чувствуешь, что согрешил.
— И что же делать? Вспоминать всю свою жизнь? — тихо, почти шёпотом, спросил старца мальчик.
— Зачем всю? Обычно начинают исповедоваться лет с семи: кто раньше, кто позже. Чтобы было легче, я дам тебе уголёк и дощечку. Сможешь вечером записать все грехи, что вспомнишь. Только есть одно условие: ты ничего на исповеди не должен скрывать.
Парень с усилием проглотил вставший в горле ком и затравленно вжал голову в плечи. Заметив его состояние, отец Симеон встал, подошёл к нему и по-отечески обнял.
— Не бойся: отец Георгий тебя не осудит. Он только свидетель твоей исповеди перед Богом. Ты исповедуешься Господу, Он невидимо будет стоять перед тобою, запомни это. Да, Он и так знает все наши грехи, но Он также ждёт от нас этого мужественного поступка. Он — Доктор. Ты же не придёшь к врачу с больной головой и не станешь утверждать, что у тебя болит не голова, а живот. А если и станешь, а потом ещё дерзнёшь выпить лекарство, не заболит ли у тебя от этого ещё и живот? Так и Господь ждёт от нас честного и самоотверженного покаяния. А за отца Георгия не волнуйся. Если ты завтра подойдёшь к нему на Исповедь, он будет на седьмом небе от счастья. Покаяние человека — всегда радость для священника.
Отец Симеон говорил так убеждённо, что Серёжа поверил. Поверил, что сможет преодолеть себя. Вечером после обещанной бани он действительно принялся вспоминать и анализировать всю свою жизнь, начиная с первого дня в детском доме.