Но императора мое мнение не интересовало. Наклонившись, он поднял меня, избегая прикосновения к рукам и я не сразу поняла почему — запястья были повреждены, кожа содрана до крови, вместе с плотной тканью платья и тонким кружевом перчаток… Будь на мне более легкое одеяние, кнуты вспороли бы мне вены. А боль — мое сердце болело столь сильно, что боль израненных рук не ощущалась.
— У меня не было выбора, — жестко произнес император. — Рано или поздно, Синяя Аллея стала бы местом твоей смерти. Когда-нибудь ты меня поймешь и простишь. Идем, Асьен.
Когда-нибудь?
Когда-нибудь…
— Вы только что сожгли мое сердце! — не выдержала я.
— Да, необычайный поступок, не в моем стиле, — подхватывая меня на руки, произнес монарх, — по большей части я разбиваю женские сердца, но, есть что-то притягательное в их сжигании.
И переступая через трупы, император понес меня прочь, крикнув:
— Лекаря сюда! Быстрее. Леди Риддан сейчас потеряет сознание от болевого шока. Если к этому моменту я не увижу целителя, кто-нибудь еще сегодня умрет!
Целитель появился быстрее, чем я потеряла сознание.
Я в целом не лишалась чувств, мне казалось, их у меня попросту не осталось.
Мы возвращались в карете императора, пребывая в замкнутом пространстве наедине.
Опустошенная я, и не скрывающий собственного мрачного негодования монарх. Я безразлично смотрела на белые бинты, покрывающие мои руки от пальцев до локтей, император не сводил злого взгляда с меня.
Момент начала тяжелого разговора был все ближе.
— Сегодня случилось то, чего я так опасался — Каенар рисковал своей жизнью, защищая тебя.
Мне нечего было сказать на это.
Разве что сущую правду:
— Не стоило вмешиваться и все закончилось бы там, на Синей Аллее… которой больше нет…
И как же больно мне было от этого. Словно я потеряла кого-то столь близкого, что от потери сердце разрывалось.
— Импульсивность — мой главный враг, — император невозмутимо пожал плечами. — Ты права, действительно стоило пройти мимо, а уже после сжечь весь сад Гортензий заодно с твоим хладным трупом. Дивная идея, и как я раньше не подумал. Ммм, вернемся? По саду прогуляемся. Тройное свидание устроим. Ты, я, твоя смерть. Впрочем, для начала, вероятно, не помешало бы поесть. Хочешь Облачное пирожное?
Сорвав маску с лица, разъяренно посмотрела на императора.
— Да, красивая, знаю, — издевательски произнес он. — Но с твоей жестокостью не сравнится ни одна из моих бывших, а среди них и по симпатичнее были.
И резко подавшись ко мне, его величество почти прорычал:
— Дрянь, что ты Каенару сказала?
Я молча вернула маску на лицо.
— Ммм, вот как… — протянул император. — Знаешь, до твоих слов мой сын отказывался от обезболивающих, но после выпил залпом все, не спрашивая о составе. Я мог подсунуть ему все что угодно, и собственно, подсунул, иначе в этот Сад, гори он огнем, Каенар понесся бы за тобой, едва услышал о втором прорыве на территории Небесного Города. И да, ты права, я мог бы оставить тебя на растерзание этой троице, определенно специализирующейся на убийстве магов, славно действовали парни, и слаженно так. Но я не оставил. Сама причину назовешь, или мне озвучить?
Я промолчала, кусая губы.
— В общем так, — его величество сложил руки на широкой груди, — ты сейчас пойдешь к нему и не будешь больше отходить ни на шаг. Каждое его слово, каждое его желание — для тебя приказ. И если он скажет лечь в его постель — ты ляжешь. А если нет… — пауза и угрожающее, — меня всегда раздражал этот мелкий излишне дружный городок на Юге.
У меня дыхание остановилось.
— Все поняла?
И я прошептала:
— Да.
— Сними маску.
Я сняла.
— Посмотри на меня.
Посмотрела.
— А слезы где? — сменив гнев на показное любопытство, поинтересовался император.
Слез не было.
— Какая странная реакция, — он продолжал с интересом рассматривать меня. — Может какие-нибудь вопросы?
У меня не было вопросов.
Ни одного.
Только личностное суждение.
— Вынуждена признать, ранее я была абсолютно уверена в том, что Эльтериан не ваш сын. Но теперь… сомнений не осталось. Никаких.
И лицо императора потемнело.
Карета подъехала к входу во дворец, но едва лакей попытался открыть карету, правитель империи взмахнул рукой, и несчастного снесло ветром, а дверца захлопнулась, вновь отрезая нас от всего мира.
Я сидела, не проявляя никаких эмоций — их не было. Опустошение, разочарование и какая-то почти детская обида на несправедливость жгла душу внутри, но на на лице не отражалось ничего — я привыкла. Я ко всему этому уже привыкла.