Второй шанс Роберта Уоррена

Картофель тушёный. Картофель жареный. Картофель, запечённый в золе. Картофельный суп. Сладкий картофельный пирог. Картофельное пюре. Картофель с рисом. Картофель с молоком. Картофельно-луковый чамп[3]. Фаршированный картофель. Солёные картофельные лепёшки. Картофель с сахаром. Картофель с укропом. Жаренная в масле картофельная кожура. Папаша ещё делает самогон, но это только для взрослых, для мужчин. Дэниэл как-то выпил немного, так его рвало всю ночь и даже на следующее утро. А у Джима от одного запаха мурашки по коже. Мама твердит, что картофель – лучшая в мире пища и повезло тому, кто может его выращивать.

Пока картофеля было много, Джим, случалось, говорил, что помрёт, если станет всё время его есть. А теперь, когда тот почти исчез, Джим снова хочет его и боится, что иначе помрёт.

Полки книжного шкафа закрывали всю стену гостиной. Но Джима не так привлекали бесчисленные шеренги томов самых разных жанров, как множество скрывавшихся за стеклом безделушек. Среди стройных рядов книг то и дело встречались вазочки, свечи, раковины, стеклянные или глиняные зверушки, ангелы, колокольчики и многое другое. Джим не понимал, зачем нужны эти предметы. Время от времени он нерешительно касался какого-нибудь из них, но в руки так ни одного и не взял из страха, что тот сломается или что Бобуоррен разозлится. Потом, блуждая взглядом по полкам, Джим обнаружил любопытную штуку – картинку в рамке из деревяшек, похожих на те, что составляли морские колокола. Конечно, он не знал, что такое фотография: она показалась ему лишённой цветов картиной (хотя и слишком тонкой, чтобы выйти из-под руки художника), и с картины ему улыбался какой-то мальчишка.

Джим долго рассматривал его. Наверное, это Бобуоррен в детстве. А ведь на собственный портрет денег хватит только у богачей, подумал он, проведя пальцем по краю рамки.

– Его звали Джек, – сказал Уоррен, встав у него за спиной.

Джим вздрогнул. Профессор улыбнулся, чтобы мальчик не подумал, будто сделал что-то не так, но его улыбка была не такой искренней, как раньше, и Джим сразу это почувствовал.

– Джек, – повторил Боб, указывая на мальчика с фотографии, и в тот же миг его грудь пронзила знакомая боль. Ему было больно, но боль, как и радость, означала, что он всё ещё жив.

– Джим, – сказал он, ткнув пальцем в Джима. – Боб, – палец переместился на Уоррена. – Джек, – заключил профессор, вернувшись к фотографии.

Джим огляделся, словно искал мальчика, своего ровесника: должно быть, он жил в одной из комнат этого огромного дома.

– Нет, – сказал Уоррен, качая головой и пытаясь сохранить на лице усталую улыбку, но понял, что та неумолимо соскальзывает. – Джек не здесь. Джека больше нет.

Как мог он объяснить мальчику, что Джек умер?

Но в этом не было необходимости. Джим заметил, как изменились глаза профессора, как напряглись его скулы, словно он пытался с чем-то справиться, – совсем как у мистера Киннафейга, когда хоронили малышку Ребекку. Этого мальчика, Джека, больше не было. Он, как и Ребекка Киннафейг, уже умер.

Лёжа на спине в старой кровати Джека и разглядывая лунные отсветы на потолке, Уоррен думал, что пока справляется с мальчиком даже лучше, чем ожидал. Теперь следующий шаг – сообщить о нём Бет и Сьюзен. Он спрашивал себя, почему до сих пор не сделал этого, почему так боялся их реакции. Может, просто потому, что в его действиях не было логики? Или потому, что с точки зрения закона стал преступником, похитителем детей? Или, может, не хотел, чтобы Сьюзен знала, что он заботится о ребёнке, как никогда не заботился о Джеке? Что ж, вполне вероятно. Любопытная, даже забавная мысль, зато чертовски точная.

Тем вечером, прежде чем пойти спать, Джим снова остановился у книжных шкафов. Взяв с полки книгу, он протянул её Уоррену – это оказался томик морских рассказов под названием «Морские планарии Новой Англии» некого Эдисона Эмери Веррила. Уоррен пролистал его, решив, что Джим хочет показать что-то конкретное, возможно, связанное с его происхождением, с его семьёй. Но Джим выбрал книгу наугад, выудив её из множества стоявших на полках. Он забрал её из рук Уоррена, отнёс в спальню и, забравшись под одеяло, снова протянул профессору.

– Хочешь, чтобы я тебе почитал? – спросил тот.