Второй шанс Роберта Уоррена

Джим неуверенно потрогал несколько моделей из мягкой кожи, завязанных настоящими шнурками, а не спутанными нитками. Подошвы были прочными, кожаными или резиновыми, с шипами, похожими на зубы дикого зверя.

– Приличные ботинки тебе и правда нужны, – продолжал Уоррен. – Твои уже каши просят – без обид, если что. Взгляни-ка на эти. – Он вытащил одну пару. – Хочешь примерить?

Джим улыбнулся и позволил стащить с себя грубые парусиновые башмаки и гетры, обнажив маленькие жилистые ступни в таких же тёмных пятнах, как и всё тело мальчика.

– Да, ванна бы тебе не помешала! – воскликнул Уоррен, сделав вид, что не чувствует исходящего от них запаха. Он заметил, что ногти мальчика пожелтели, словно были поражены грибком, и наигранно улыбнулся: – Ещё нам нужны новые носки. У вас есть маленькие размеры? – спросил он, не оборачиваясь, в полной уверенности, что столь внимательный продавец его слышит.

– На следующей полке! – донеслось из глубины магазина.

Уоррен выбрал пару белых носков и под смущённым взглядом Джима натянул их ему на ноги, потом заставил надеть ботинки.

– Ну-ка, поднимайся! – велел он. – Попробуй, как сидят.

Он взял мальчика за руку и жестом предложил пройтись взад-вперёд.

– Я бы сказал, идеально! Что думаешь?

Джим удивился, насколько удобно и тепло его ногам внутри новых ботинок. Он сделал несколько робких шагов и, как ему показалось, даже не пошатнулся.

– Видишь?

– Кое-чего по списку не хватает, – объявил возникший за их спинами продавец, – но после обеда всё будет. Ничего, если доставим вечером?

– Чудесно, спасибо, – кивнул Уоррен. – И ботинки мы тоже берём. И одну пару носков. Точнее, – добавил он, прихватив ещё несколько пар разных цветов, – чуть больше одной.

Продавец радостно закивал, но, увидев бледную улыбку мальчика, глубокие морщины, избороздившие его болезненное лицо, и потемневшие зубы, отвёл разом посерьёзневший взгляд.

Уже в дверях Уоррену пришла в голову мысль. Он вернулся на пару шагов и поделился ею с продавцом, который после недолгого размышления сказал, что сделает всё возможное, чтобы доставить заказ.

Потом они вышли на улицу, и Уоррен заметил, что Джим не перестаёт улыбаться, восторженно глядя на новую обувь.

И бодрящие солнечные лучи снова осветили мрачный чердак в голове Роберта Уоррена.

– Вот, видишь? – спросил Уоррен. – Это ванная. А вот здесь, в этой лохани, моются.

У Джима и его семьи такой комнаты отродясь не было. По нужде выходили на улицу: там, на краю поля, папаша, как родилась Джоанна, построил что-то вроде шалаша, а раньше, говорили, была просто яма с двумя досками посередине и крошечным навесом из веток на случай дождя. Дэниэл однажды туда свалился, и Патрик его дразнил с тех пор. Была гроза, воды налилось море, и Дэниэл чуть не утонул в полной экскрементов яме, а когда его вытащили, липкая вонь ещё пару недель преследовала каждого обитателя дома. Вся семья мылась в одной бадье, по очереди, от самого старшего до самого младшего (первым всегда был отец, последним – Тимоти), и воду не меняли: не пропадать же добру.

– Вода идёт из этой трубы, – объяснил Уоррен. – Просто поверни кран – и…

Струя ударила ему прямо в лицо, помешав закончить фразу. Профессор выругался и быстро завернул вентиль.

– Чёрт возьми! – проворчал он, вытираясь. – Должно быть, это и есть та течь, о которой говорила Бет. Держу пари, сама же она трубу и пробила. Похоже, с ванной придётся обождать. Эй, ты чего?..

Мальчик смеялся. Не улыбался – хохотал, разинув рот, так что видны были зубы. Однако у Уоррена создалось впечатление, что смеяться он не привык и только подражает кому-то ещё, как будто подобные эмоции вообще были ему не свойственны. Изо рта вылетали гортанные звуки; изборождённые морщинами щёки, казалось, вот-вот порвутся от напряжения, а оскал потемневших клыков, наверное, никто не назвал бы весёлым – но мальчик смеялся.

В этот короткий миг Уоррен смог наконец увидеть Джима тем, кем он был, – ребёнком, который находит смешной внезапно брызнувшую струю воды, как, вероятно, нашёл бы смешным брошенный в лицо торт или падение на банановой кожуре. Он был всего лишь ребёнком. И этот ребёнок был счастлив.

Устранив течь, Уоррен до конца дня приводил в порядок дом.

Видела бы его Сьюзен… Он не помнил, чтобы когда-либо в жизни убирался, – хотя, по правде сказать, не был уверен и в том, что его хаотичные действия вообще можно назвать уборкой: он просто ходил взад-вперёд по комнатам с тряпкой, веником или чем-то подобным в руке. Возможно, профессор всего лишь поднимал пыль (хотя это было уже не важно: благие намерения не годится критиковать и тем более анализировать, ещё и чихая на каждом шагу из-за разыгравшейся аллергии).

При виде старой гравюры, висевшей в гостиной, у профессора вдруг возникла очередная интересная мысль. Отложив влажную тряпку, он снял оттиск со стены, пристроил на столе и некоторое время молча разглядывал.

– Джим, – наконец позвал он.