Второй шанс Роберта Уоррена

И осёкся. Джим смотрел, не понимая, его глаза казались двумя чёрными дырами, двумя сгустками ужаса. Какой смысл объяснять ему, как, с точки зрения науки, стальные корабли могут бороздить моря?

– Maith, Джим, – повторил Уоррен, обнимая мальчика. – Maith, maith.

Судно покинуло порт и двинулось по южному рукаву реки Святого Лаврентия, пройдя в тридцати милях от города мимо острова Гросс-Иль, который с середины девятнадцатого века на протяжении более чем ста лет принимал прибывающих в Канаду этим путём европейцев, особенно ирландцев. Там покоились останки более семи тысяч эмигрантов, не выдержавших тягот долгого морского путешествия. Гросс-Иль, остров семи тысяч душ.

Один из матросов на «Анджелине», наверное, потомок этих людей, долго вглядывался в береговую линию, потом отвёл глаза и перекрестился.

Все двенадцать дней плавания Джим предпочитал не покидать каюты. Большую часть времени он просиживал поджав ноги на своей койке, сжимая в руке камешек, который дала ему Кэти. На океан мальчик старался не смотреть: от этого зрелища заходилось сердце, а сознание наводняли пугающие образы – пена, крики, рёв, грохот. Что-то смутно всплывало на самом краю его памяти, как неуловимый отблеск, ускользающий блик. Или как демон, притаившийся в тени и вот-вот готовый прыгнуть. Maith, уверял его Бобуоррен. Maith. Но то, что он чувствовал, было совсем не хорошо. Это было плохо, olc.

Однажды Уоррен увидел, как он сидит на корточках на одной из боковых палуб, спиной к океану, и разглядывает канаты, в два раза толще его руки, стальные балки, ржавые заклёпки, лебёдки и всё то прочее, чего не знал и не понимал.

– Вот ты где! А я уже обыскался, – проворчал Уоррен – не с укором, а с облегчением: ведь обнаружить мальчика ему всё-таки удалось.

Но Джим не ответил. Он даже не поднял глаз. Ему казалось, что в голове у него не осталось ни единой мысли, ни прекрасной, ни ужасной, и голова стала пустой, как старый пыльный мешок. И ещё ему казалось, будто единственное, что может её теперь наполнить, – это боль, безутешная боль, огромная, словно океан, на который он даже не смел взглянуть.

Часть третья Зелёный

Коннемара, Ирландия, июнь 1946 года

Прежде чем направиться в Дублин, конечную точку своего рейса, «Анджелина» ненадолго причалила в Голуэе: Боб знал, что Леттерфрак, единственное место на карте, которое вспомнил Джим, находится неподалёку, на западном побережье, потому-то и попросил капитана высадить их именно здесь.

Прошло уже шесть недель с того дня, когда луч солнца, отразившись от старой пряжки, положил начало цепочке совершенно невообразимых событий. Шесть недель, которые потрясли мир Роберта Уоррена.

Сняв номер в портовой гостинице, Уоррен поинтересовался у владельца, не говорит ли тот случайно по-гэльски. И услышал в ответ, что ежели кому из приезжих вздумается обидеть ирландца, достаточно спросить, знает ли он гэльский: это всё равно что спросить англичанина, пробовал ли он когда-нибудь чай. Не знающий гэльского недостоин называться ирландцем, заявил мистер Хенаган (именно так звали владельца гостиницы).

– Это Джим Макфи, – сообщил Уоррен, представляя ему мальчика. – Побудете переводчиком?

Хенаган подтвердил то, что уже узнала Бет: Джим Макфи жил в долине Инах, где-то в районе деревни под названием Талли-Кросс, по-гэльски Тулах-на-Кроще. Он пятый из семи детей в семье, у него три брата и три сестры, но, где они теперь, не имеет ни малейшего понятия. Пробуждения от ледяного сна он тоже не помнит: его первым воспоминанием был Боб, человек с белой бородой, сидящий на краю постели и читающий книгу. Джим тогда решил, что это ангел, старик-ангел из рая. Ни читать, ни писать мальчик не умел, школу никогда не посещал и даже не знал, когда именно родился. Его отец, а потом и братья выращивали картофель.

– Что, потерялся малец? – спросил мистер Хенаган, когда измученный Джим отправился в постель. Хозяин гостиницы был рыжий широкоскулый мужчина с громовым голосом, к тому же болтавший без умолку, – в общем, типичный ирландец, какими их обычно себе представляешь.

Хенаган с профессором сидели в гостиничном баре, где посетителей в столь поздний час было негусто.

– Тут дело непростое, – неопределённо буркнул Уоррен, нянча свой бокал «Гиннесса».

– Странно только, что он по-английски не говорит, – заметил Хенаган.

– Я думал, в сельской местности такое частенько встречается.

Его собеседник покачал головой:

– Раньше, может, и бывало, а теперь уж точно нет. После промышленной революции по-гэльски говорили одни невежественные крестьяне да бродяги. Язык наших предков ещё жив только благодаря обретению независимости, – и он поднял бокал, предлагая за это выпить.

– Ну хорошо, и как же вы в таком случае объясните, что Джим не знает английского? – поинтересовался Уоррен.

– Никак! С чего бы мне что-то объяснять? – удивлённо хмыкнул мистер Хенаган.

– Да, вы правы, не ваше это дело. Значит, отвезу его завтра в деревню. Не подскажете, как туда добраться?

Хенаган сверился с висящей за стойкой картой.