Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Писать тебе про пансион? он у нас теперь в самом лучшем, самом благородном состоянии, и всем этим мы одолжены нашему инспектору Белоусову, —

сообщает он Г. И. Высоцкому 17 января 1827 года из Нежина. А пять лет спустя в письме М. А. Максимовичу вновь вспоминает наставника:

Если вы будете в Киеве, то отыщите экс-профессора Белоусова. Этот человек будет вам очень полезен во многом, и я желаю, чтоб вы с ним сошлись (письмо от 2 июля 1833 г., С.-Петербург).

О Белоусове сходным образом и даже в сходной стилистике отзывался и соученик Гоголя по Нежинской гимназии К. М. Базили:

В 1826 году поступили к нам два новые преподавателя, профессор римского и естественного права Белоусов, ученик Шада, и профессор естественно<й> истории Соловьев. Эти молодые ученые обворожили нас совершенным контрастом с нашими наставниками, педантами старого времени[622].

И все же правильнее, наверное, было бы говорить о том, что образ «чудного» наставника в «Мертвых душах» был собирательным, вбирая в себя приметы самых разных «учителей и наставников» гоголевской эпохи. Так, по мнению И. А. Виноградова, одним из прототипов Александра Петровича был также и директор Нежинской гимназии И. С. Орлай де Карва (1771–1829)[623]. Источниками же размышлений о «науке жизни» Александра Петровича могли стать, помимо взглядов Орлая, также и письма младшего современника Гоголя, студента математического факультета Московского университета Д. К. Малиновского (1826–1871)[624]. К тому же с педагогической концепцией Александра Петровича перекликалась во многом и статья С. П. Шевырева 1842 года «Об отношении семейного воспитания к государственному» (см. подробнее с. 223 наст. изд.), а также письмо XII («Христианин идет вперед») из «Выбранных мест из переписки с друзьями», как предполагается, адресованное именно С. П. Шевыреву[625].

Что касается второго наставника, выведенного в поэме, который «в образе преподавания наук <…> все переворотил вверх дном» и «выписал новых преподавателей с новыми взглядами и новыми точками воззрений», то в нем В. И. Шенрок, со ссылкой на В. П. Чижова, увидел «злобный намек на профессорскую деятельность Грановского»[626].

Серия прототипов была приписана в критике и исследовательской литературе фигуре Тентетникова. В ней усматривались черты В. В. Апраксина (сына сестры А. П. Толстого С. П. Апраксиной, с которой Гоголь особенно сблизился в Неаполе в 1847 году). С ним он хотел познакомить и А. М. Виельгорскую (см. с. 64–65 наст. изд.). Выпускник юридического факультета Московского университета, Апраксин (как и Тентетников) желал, как писал Гоголь А. П. Толстому 27 июля (8 августа) из Остенде, «заняться не шутя благоустройством крестьян». Стал впоследствии (с 1878 года) председателем Общества взаимного поземельного кредита и был награжден серебряной медалью Парижской выставки «за успехи в сельском хозяйстве»[627].

В числе других прототипов Тентетникова называли симбирского помещика середины XIX века Н. Н. Трегубова (1774–1849), послужившего возможным прообразом также и заглавного героя романа И. А. Гончарова «Обломов»[628]. Назывались также Д. К. Малиновский и Н. М. Языков[629]. Высказывалась также мысль, что Тентетников как тип «лишнего человека» мог представлять собой «ответ тем из „лишних людей“, которые в гоголевских „сатирических“ произведениях находили оправдание своего бездействия на поприще служения России»[630]. Спорную концепцию образа Тентетникова как криптограммы отношения Гоголя одновременно к Пушкину и Достоевскому, а соседей Тентетникова – как зашифрованного описания круга знакомых Достоевского (отставной гусар-поручик – Д. В. Григорович, Варвар Николаевич Вишнепокромов – Н. А. Некрасов, вариант: В. А. Соллогуб) предложил в наше время А. А. Кораблев[631]. Поведенческую модель Тентетникова приписал себе в своем дневнике и мемуарист Д. А. Оболенский, поселившийся с 1856 года в деревне:

Я начал, как начал Тентетников в «Мертвых душах» Гоголя, я сделал разные льготы, освободил от поборов кур, яиц и проч.[632].