Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Высказывалась также версия о том, что прототипом Костанжогло (Скудронжогло) мог быть богатый фабрикант греческого происхождения М. И. Бостанжогло, семья которого происходила из Нежина. В 1820 году на Старой Басманной улице в Москве им была основана табачная фабрика, просуществовавшая до 1917 года. В вышедшем в 1846 году указателе московских заведений М. Рудольфа отмечалось, в частности, что дом № 35 по улице Никольской – «Бостанжогло Грека Михайлы Иванова. В сем доме магазин его Бостанжогло частный и табачный»[643]. Приписывали этому гоголевскому персонажу и литературные прообразы, как, например, персонажа комедии А. А. Шаховского «Пустодомы» Радимова, порицавшего фабрики, машины и суетную роскошь[644], или помещика Россиянинова из романа Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин»[645].

Что касается Бенардаки, то существует предположение, что он мог стать прообразом еще одного «добродетельного» персонажа второго тома «Мертвых душ», а именно —миллионера Муразова[646]. Но вместе с тем в качестве прототипа Муразова назывался еще и А. Е. Столыпин, пензенский губернский предводитель дворянства, прадед М. Ю. Лермонтова и дед его товарища Алексея Аркадьевича Столыпина (Монго), наживший большое состояние на винных откупах[647].

Что касается Хлобуева, то, как утверждал М. С. Щепкин, для его характера «послужила Гоголю образцом личность П. В. Н<ащокина>»[648]. Версия эта была подхвачена А. Н. Веселовским и вслед за ним М. О. Гершензоном[649]. Среди аргументов в ее пользу назывались: богатство, унаследованное Нащокиным от матери, которое он «быстро спустил <…> в кутежах, стяжавших ему почетную известность среди бонвиванов обеих столиц», полученные затем неожиданно с разных сторон наследства и крупные выигрыши, которые опять им «проматывались» и «проедались»; состояние нищеты, «молодая сравнительно семья», «старые привычки роскоши и праздности среди крайней нужды», религиозное настроение среди разгульного образа жизни[650]. Со всем этим в целом совпадал и нравственный облик Хлобуева[651].

Существенный интерес в данном контексте представляет письмо Гоголя, отправленное 8 (20) июля 1842 года из Гастейна, в котором он уговаривает П. В. Нащокина определиться на службу в дом Бенардаки в качестве воспитателя. Письмо это, содержащее подробную характеристику самого Нащокина, примечательно как портрет, «нарисованный будущим творцом Хлобуева», чью судьбу в поэме также будет пытаться устроить добродетельный откупщик Муразов[652].

Недостатки ваши, – пишет Гоголь, – могут быть разве только в неподвижности и лени, одолевающей русского человека во время продолжительного бездействия, и в трудности подняться на дело. Но в той же русской природе есть способность, поднявшись на дело, совершить его полно и окончательно…

Сравним с этим письмом отповедь Муразова Хлобуеву во втором томе поэмы:

Подумайте не шутя, вас сгубила праздность. Вам нужно от ней бежать. Как жить на свете не прикрепленну ни к чему, какой-нибудь да должен исполнять долг.

И все же, наверное, самое большое количество домыслов о возможных прототипах, обнаруживаемых как в жизни, так и в литературе, породил образ полковника Кошкарева[653]. Как одного из прототипов В. И. Шенрок, ссылаясь на воспоминания О. Н. Смирновой (дочери А. О. Смирновой-Россет), называл полковника в отставке С. А. Викулина, знакомого В. А. Жуковского и самого Гоголя, – чудака, странности которого завершились сумасшествием:

Сегодня вечером мой милый Жук<овский> был у меня; он пришел один, Гоголь отправился к больному В<икулину> (сумасшедшему, кажется); за ним всегда посылают, когда тот слишком волнуется. Этот В<икулин> – Кошкарев из «Мертвых душ». Он так и умер сумасшедшим. У него был брат – ипохондрик. Гоголь их обоих знал, встретив в Германии[654].

По мнению Н. О. Лернера, прототипом Кошкарева мог быть помещик С. В. Цуриков[655], известный по описанию А. И. Дельвига, познакомившегося с ним в 1836 году: