Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Бегуны были одним из беспоповских направлений старообрядчества. Они считали, что невозможно сохранить «истинную церковь», поддерживая отношения с «антихристовым» миром, а потому призывали бежать и скрываться от «антихристовых» властей. В основе этого учения, изложенного основоположниками секты Евфимием и Никитой Киселевыми, лежало общее старообрядческое представление о том, что со времени реформы Никона начался век антихристов. Однако существенное расхождение бегунов с другими старообрядцами заключалось в том, что бегуны, или странники, объявляли воплощением антихриста не только и не столько царя и никонианскую церковь, сколько государственные законы и установления. Оставался один, исключавший какие бы то ни было компромиссы выход: бежать, уклоняясь от всех гражданских повинностей – видимых знаков власти антихристовой, иными словами, «не имети ни града, ни села, ни дома», перейти к конспиративному существованию, меняя пристанища и не даваясь в руки начальства[745]. Сам Евфимий обрел себе первых последователей в пошехонских лесах, скрывался затем в лесах галичских, а потом – в окрестностях Ярославля, где и умер в 1792 году. По смерти его в роли наставницы выступила его спутница Ирина Федорова, которая перешла в село Сопелки на правом берегу Волги, также недалеко от Ярославля. Это село с тех пор стало играть роль столицы бегунства; по его названию и секту стали называть «сопелковской». Именно сопелковское дело расследовал в конце 1840‐х годов Иван Аксаков.

В фольклоре русских крестьян XVII–XVIII веков существовала красивая легенда о Беловодье – стране с богатыми землями и природой, свободной от гнета бояр и «гонителей веры», где вдали от мира живут святые праведники, где главенствуют добродетель и справедливость. Страна эта сначала помещалась на Крайнем Севере, в «северных землях в Поморье, от реки великой Обь до устья Беловодной реки, и эта вода бела как молоко…». Впоследствии представления о местонахождении Беловодья менялись: страну эту искали в Сибири, на Алтае, в Китае, Монголии, Тибете, наконец, в Японии, с чем связано появление другого ее наименования – «Опоньское царство». Так и не найденная земля блаженного Беловодья смещалась в представлении русских крестьян все дальше в неосвоенные территории.

Легенда о Беловодье не переставала будоражить умы почти до начала XX века. А основными распространителями этой легенды стали, по вполне понятным причинам, члены секты бегунов, или странников, которые на протяжении всего XIX века отправлялись на поиски этого царства Божьего на земле. Существовал и особый путеводитель – так называемый «Путешественник», в котором содержались прямой призыв бежать на «райские острова» и подробная инструкция о том, каким путем следует добираться до Беловодья: Казань, Екатеринбург, Тюмень, Алтайские горы, Уймон. Это были листки в одну-две странички, исписанные крестьянской рукой и восходившие к распространившемуся со второй половины XVIII века в среде старообрядцев рукописному повествованию инока Марка из Топозерского монастыря Архангельской губернии, который в поисках «древлего благочестия» отправился на Восток[746]. Завершался рассказ описанием неземного благополучия:

В тамошних местах татьбы и воровства и прочих противных закону не бывает. Светского суда не имеют; управляют народы и всех людей духовные власти. Тамо древа равны с высочайшими древами[747].

Согласимся, что в доктрине именно странников-бегунов было немало того, что могло привлечь работающего над «Мертвыми душами» Гоголя. В миросозерцании и идеологии этого крайне левого ответвления старообрядчества была особенность, которая вообще дает возможность по-иному взглянуть на сам инцидент с покупкой мертвых душ – и тем самым на генезис поэмы.

Казалось бы, в учении бегунов мы имеем дело с одним из проявлений анархического утопизма, отрицающего государство. Но – что для нас очень важно – бегуны связывали наступление царства антихристова даже не столько со временем Никона, сколько с первыми всеобщими ревизиями податных душ, переписью податного населения.

Здесь мы доходим до той точки, где замысел гоголевской поэмы и доктрина бегунов неожиданно смыкаются. Вспомним, что уже в первом томе поэмы Чичиков, скупающий мертвые души и в последних главах разоблаченный, объявлен перепуганным обществом антихристом. Во втором томе слух о народившемся антихристе, скупающем ревизские души, уже непосредственно приписывается раскольникам: