Второстепенный: Плата

Кайракан радостно потер руки и погладил черенок лопаты. Тетя Зоя поставила на пень третье ведро, пустое, в отличие от двух с колодезной водой. Бабуля распахнула мне навстречу белое полотнище, украшенное тонким ажурным кружевом. Овто и Волх помогли пройти последние шаги – колени не сгибались, деревенели, сквозь босые ноги в мягкую прохладную землю выстреливали тонкие корешки.

- Ножки вместе, ручки подними, - ласково сказала мне бабуля. – Чтобы крона красивая была и ствол ровный.

Не послушаться я не смогла бы при всем желании – Волх и Овто держали крепко. Кайракан воткнул лопату поглубже в землю, достал нож, подошел вплотную и медленно, осторожно, стараясь не задеть ценные ветви, разрезал меня от солнечного сплетения до самого лобка. Бабуля с горящими глазами запустила туда руки по самый локоть, во мне что-то с хлюпаньем разорвалось, и я запрокинула голову в утробном нечеловеческом крике. Боль, адская, горячая, смертельная боль!

- Ты сильно-то не дергайся, а то до самой зари провозимся, - бормотала бабуля. – Плачешь? Хорошо. Весна дождливая будет, теплая…

С каждым её движением внутри лопалось, хрустело и хлюпало, и каждый этот звук отдавался новой вспышкой. Сильнее, больнее, хотя куда еще больнее? Куда?!

Волх с Овто подхватили меня, не давая упасть, задрали мне руки, больно дернули за косу, чтобы голова держалась ровно. Сквозь марево боли и слез я видела, как на лицо бабули брызгала моя кровь, и она в угаре азарта слизывала её с губ. Её лицо разглаживалось, молодело, из темной косы исчезали серебряные нити седины. Передо мной стояла полнотелая женщина в самом расцвете женской зрелости, а не почтенная добрая бабушка.

- Сколько любви, сколько женской силы, - то ли напевала, то ли шептала она, - сколько ярости и жажды крови! Много скоплено, много перемешано с мужским, как надо замешано, чудный плод! Ты молодец! Всё до донышка вычерпаем, посадим, вырастим. Плачь, плачь, моё возлюбленное дитя, мой первый жрец, моя жертва… Я выращу из твоих слез и крови цветы. Что ты хочешь на этот раз? Розы? Фиалки? Маки? Или может быть, хочешь дерево? Сосну, например?

В памяти мелькнули черные глаза, насмешливо изогнутые губы, гордый разворот плеч и сладость горячего вина со специями…

- Ви-виногр-кха!-град…

- Хорошо, пусть будет виноград, - проворковала бабуля.

Её пальцы нашли сердце, любовно собрали все корешки и безжалостно сжали, несмотря на испуганное трепыхание.

- Волх, Овто, держите крону! – скомандовала бабуля.

Одно плавное движение – и из меня вместе с костями вытащили цветущий яблочный саженец. Мелкие косточки полностью одеревенели, покрылись листьями и цветами. Из позвоночника сложился крепкий тонкий ствол. А корень – моё сердце – бился в руках богини, истекая кровью и соком. Капли падали на землю и распускались цветами.

- Прелесть, какая прелесть! – ахнула Зоя, радостно всплеснув руками.

Бьющийся корень саженца аккуратно выправили, уложили в яму, присыпали сверху землей и любовно полили колодезной водой. И только потом, убедившись, что яблоня чувствует себя хорошо, предки склонились над тем, что от меня осталось. Овто подмигнул, вороватым движением вытащил обломки старой люлямы, той самой, которой тянул нас со Златом из колодца, и украдкой, чтобы остальные не заметили, вложил мне их внутрь, стянув края раны.

- Ненадолго заменит кости, - пояснил он еле слышно. - То, что отдано, к тебе не вернется, а природа не терпит пустоты.  

- Пчел сюда! – скомандовала бабуля. – Пусть растащат, утопят в нектаре, сделают воск и мед, а затем вскормят водами Безымянки и принесут ко мне. Я замешу тесто и выпеку тебя заново, - она любовно погладила меня. - Будешь красивым, сильным. Приготовить тебя по новому рецепту или же выбрать что-нибудь старое? Как тебе облик Думузи? Адона? Или же опять хочешь стать златокудрым русом?

Воды, глубокие темные воды бурлили в её глазах, затмевали собой всё. Они любили, призывали к покорности, призывали поддаться боли и подступающему забвению. Но другие глаза, черные, всё равно были мне дороже.

- Я хочу остановить нападение, - кое-как выговорили мои непослушные губы. – А потом - что угодно...

- Ах, точно! – бабуля хлопнула себя по лбу и звонко рассмеялась. – Прости, запамятовала. А силы-то у тебя остались?

Сил не было, и она это знала. Ни сил, ни любви, ни жизни, ни тем более обещанного могущества мужского обличья – ничего во мне не было. Лишь огонь - солнечный ослепительный жар, чистый, горячий, вольный как согревать, так и убивать.   

Волх взмахнул руками, и небо заполонило жужжание пчелиного роя, всколыхнув темный глубокий ужас. Пчелы налетели на мой страх, облепили, схватили тонкими лапками, залезли в нос и рот, поделившись медовой сладостью, чиркнули жалами, примериваясь... И вдруг шепнули:

- Не бойся. Твой дед передал нам обещание. Тебя не ужалит ни одно жало.

- Отнесите меня вниз… К моему чужаку…

- Тебе нужны крылья. Мы не унесем. Мы не знаем дороги.

Крылья… Крылья… У меня были крылья, здесь, совсем рядом!