— Да. Да, Стив. — он аккуратно складывает письмо, переворачивает распечатанной частью вниз и сдвигает на середину стола. Теперь оно будто камень преткновения. — Это правда.
Баки говорит:
— Все, что здесь написано. До последнего слова, Стив. — он проходится пальцами сквозь волосы, поправляет рукава рубашки, изредка и мельком пробегается взглядом по его глазам. Но внутрь пробраться не может. Теперь ему туда уже никогда не будет ходу. — Я могу ответить за это.
Баки говорит:
— Я тебя ни о чем не прошу. И ответа не прошу, Стив. — часы все тикают и тикают. У мальчишки начинает дергаться глаз. Он хочет убежать так же, как бежит внутри себя. Быстро и без оглядки. — Я все еще твой друг и хочу им остаться.
Баки говорит…
Стив говорит. Перебивает, чуть не срывается на крик, боится на него сорваться, все еще хватается за спинку стула.
— Это все… Это какой-то розыгрыш, да?.. Это не смешно, Бакс!.. Это глупо, ты же знаешь!.. Не делай…
— Стив, я — гей. Это не розыгрыш. — он поднимается, но больше руки не тянет. До него, наконец, доходит, что происходит. Он, наконец, понимает, что больше ловить здесь нечего. Их дружба только что разрушилась. — Оно лежало у меня в шкафчике уже год. Видимо, выпало, когда я доставал учебники. Я не хотел расстраивать тебя. Извини.
Он подхватывает рюкзак и не бросает последний взгляд. Стив срывается.
— Ты так просто уйдешь?! Вот так!.. Так просто!
— Я все еще твой друг. Я буду им до конца. Как только поймешь, что тоже все еще хочешь остаться моим другом, — у тебя есть мой номер.
Библиотекарь шипит, а Баки… Его Баки… Его гребаный Джеймс Бьюкенен Барнс просто уходит! Шаг за шагом, шаг за шагом!
И это гребаное письмо!.. Он оставил его на столе. Оставил, чтобы Стив забрал, чтобы он, черт побери, забрал его, как напоминание о том, что его гребаный друг просрал их дружбу, влюбившись! Влюбившись в него!
Дверь хлопает, закрываясь за спиной. За его сильной, широкой спиной.
Когда они устраивали выходные ночевки, Стив так любил ложиться к Баки под бок, прижиматься к его теплой спине своей и… Блять! Все это время Баки, Бакс, Джеймс Бьюкенен… Он все это время был геем, и он был влюблен в него!
Схватив кусок бумаги, мальчишка свирепо разрывает его, кромсает на части, а затем швыряет на пол. Уцепившись за спинку стула, опускается на корточки и пытается дышать.
Он даже не знает, что было бы лучше: узнать раньше или не знать вовсе.
~•~
Он сидит.
Мама готовит незамысловатый ужин, в легком танце перемещается по кухне и что-то мурлычет себе под нос. У нее хорошее настроение, легкая улыбка на губах и совсем никаких мыслей по поводу того, отчего на лице ее мальчика такое выражение.
Он сидит.
Кухонный стол чуть плывет перед глазами, но Стив убеждает себя, что это не слезы. Просто глаза подводят.
Он сидит.
Сейчас бы подорваться, побежать, заколотить кулаками в дверь дома Бакса и просто… Просто увидеть его. Просто попросить солгать, попросить сказать, что это все же розыгрыш.
Он потирает переносицу, вздыхает. Кусочки бумаги, в куче лежащие перед ним, немного вздрагивают от его дыхания и взволнованно затихают.
Тихие напевы матери скользят по нервам, оголяя их и действуя раздражающе. Стив потирает закрытые веки. Ужинать не хочется.
Он уже собирается подняться, как перед ним опускается тарелка с мясом, овощами. Прямо поверх жалких клочков чужих чувств.
— Мама!..
Он вскидывается, перехватывает тарелку до того как она опустится на стол полностью, а затем сдвигает ее в сторону. Любовно, заботливо сгребает в ладонь этот мусор, затем скидывает назад в небольшой пакетик.
— Выбросить?..
Она протягивает руку к прозрачному полиэтилену и впервые за весь вечер заглядывает ему в глаза. Стив дергается от нее как от огня, прижимает, нежно и бережно, мешочек чужого разломанного счастья к своей груди и полу отворачивается, в буквальном смысле закрывая его собой.
— Нет, ты что с ума сошла?!
Вырывается случайно, не нарочно, он округляет глаза, в коих мелькает отблеск злобы. Сжимает челюсти.
И только через секунду понимает. Становится растерянным.
— Стив?.. Как ты… Как ты так можешь, я же…
Она в ужасе делает шаг назад, прижимает руки к груди. Ее глаза наполняются слезами. Глаза полные тоски, печали, но все же равнодушия.
Стив быстро откладывает пакетик и поднимается, берет ее руки в свои. Быстро говорит:
— Мам, я не хотел, слышишь… Я правда не хотел, сегодня день сложный и я… Прости меня, пожалуйста, я не думаю так на самом деле, мам…
Он тянется к ней, привстает на носочки и целует в лоб. Обнимает. Проходит пару минут, и женщина перестает дрожать. Кивает, выпутываясь из его объятий.
Говорит:
— Садись кушать, пожалуйста…
Стив кивает, зажмуривается, в остром желании дать себе подзатыльник, а затем опускается назад на стул. Опускается назад за стол.
Больше они не разговаривают. Ошметки бумаги внутри целлофана лежат по левую сторону от него. Стив раз за разом возвращается к ним взглядом.
Он еще не уверен… Он еще не до конца осознан…
Посыл клеить их вместе.
Или же выбросить. Сжечь. Высыпать кучу пепла Барнсу в лицо и…
В горле встает ком. Он не съедает и половины. Извинившись, поднимается.