Вторжение

На рабочем столе ноутбука обои с Манхэттеном сменила стандартная тема Windows – будто на один из небоскребов навели мощную камеру и в кадр вместили единственное окошко, из которого лился синий свет. Лара больше не вспоминала про Нью-Йорк. Вместо того чтобы разглядывать карту, она теперь сидела на закрытом мамском форуме. Вбила в поисковую строку: «Я не люблю своего ребенка» – и набрела на сайт, где никто не оставлял комментарии: «Зачем рожала?», «Как таких кукушек земля носит!» или «Убей себя, тварь». Тех, кто пытался, модераторы здесь банили. Остальные, скрывая имена за безличными «Гость № …», признавались:

«Когда по ночам сопит, думаю, как было бы классно, если бы это сопение прекратилось. Навсегда. Мне даже его запах не нравится, а он все время лезет целоваться».

«Взяла ее на руки, забралась на подоконник. Не помню, как удержалась от того, чтобы сделать шаг».

«Хочу свою прежнюю жизнь. Не могу больше жить в этом аду».

Лара называла их «невидимками». Они существовали только в виртуальном пространстве форума – эти глубоководные рыбки с крошечными фонариками на лбах разевали пасти, нашпигованные зубами, и свободно дышали под толщей воды, где давление для людей было несовместимо с жизнью. Когда Лара по утрам выползала в сквер, толкая перед собой коляску, она вглядывалась в лица других женщин, которые вели за руку детей, или играли с ними на детской площадке, или также везли коляски, уткнувшись в телефон. Каждая из них могла быть «невидимкой». Вот одна кричит на мальчика, которого стукнули пластмассовым ведерком в песочнице, и теперь он захлебывается соплями: «Чего нюни распустил? Ты же мужчина!» Это она сидит по ночам на форуме и пишет, что не выносит запах сына? А вот другая тащит за собой расхныкавшуюся девочку: «Отдам тебя дяде, если будешь так себя вести!» Это она призналась вчера, что хотела выйти в окно?

Неделями Лара ничего не писала на форуме, только читала, подчищая за собой историю в браузере. А потом набрала воздуха в грудь и нырнула:

«Не могу смотреть на себя в зеркало. Ненавижу ее за то, что она сделала с моим телом».

Лара наблюдала, как под ее сообщением появляются комментарии «невидимок» про выпавшие волосы и кариес, про сосудистые сетки на икрах, про растяжки, про потрескавшиеся соски, к которым больно прикоснуться. Лара представляла, как десятки, сотни женщин стоят голыми перед зеркалами, и их ненависть к собственным телам искажает отражения – неправдоподобно вытягивает грудь, раздувает необъятный живот – и множит, множит их, как в бесконечной «Комнате смеха».

Через десять минут в нижнем углу сайта всплыло уведомление о личном сообщении. Всего два слова:

«Могу помочь».

В баре, который разместился под вьетнамским кафе в тесном подвале, лампы на стенах подсвечивали декоративную штукатурку, но делали почти незаметными низенькие черные столики и черные же диваны. После того как глаза привыкли к темноте, а официант принес свечи, Лара смогла получше разглядеть женщину, которая сидела напротив нее и потягивала джин-тоник. На каждом ее пальце было по массивному кольцу, они стучали о стекло, когда она брала стакан. Волосы на висках выбриты, а на нижних веках черной подводкой нарисованы две жирные точки. Бажена не продавала кремы от растяжек, как подумала Лара сначала, и не предлагала послеродовой массаж. Бажена была художницей и искала моделей для арт-проекта.

– Ты же написала, что подрабатывала натурщицей, вот я и подумала, что тебе будет… скажем так, легче.

Лара неосмотрительно взяла пол-литровый чайник молочного улуна и теперь не знала, как вежливо уйти, оставив больше половины.

– Если тебе не поможет, то поможет другим женщинам, – Бажена пила уже второй коктейль. – Подумай об этом. Я серьезно.

Лара взглянула на часы – она не сказала матери, когда вернется, но можно ведь было соврать, что договорилась оставить ребенка только на час.

– Мы же просто болтаем, верно? – припевала-уговаривала Бажена. – Никто не просит тебя принимать решение прямо сейчас.