Вторжение

Не помню, чтобы ты когда-нибудь прикасалась ко мне. Между нашими телами вечно встревал кусочек материального мира: ты тыкала мне в ребра карандашом на уроках, я хватал тебя за капюшон дутой куртки, как котенка за шкирку, когда ты не смотрела по сторонам и шла на красный свет, в столовке ты могла легонько поцарапать мою ладонь вилкой, чтобы беззвучно привлечь мое внимание, но никогда не дотрагивалась рукой. Теперь твою кожу и мою разделяло три-четыре сантиметра гусиного перышка. Когда я стелил тебе на диване, а сам ложился рядом на полу, я не сомневался, что утром тебя здесь не будет. Плечо зачесалось, я дернулся, разлепил глаза. Ты хотела стрижку, как у Мирей Матье в шестидесятых, но после сна волосы стояли торчком, и получалась Цветаева. В уголке твоего правого глаза скопился противный желтоватый сгусток, который мама называла сплюшкой, когда я был маленьким. Ты свесила руку с дивана и лениво щекотала мое голое плечо перышком, вытянутым из подушки. Пустой пододеяльник, которым я укрывался, потому что единственное одеяло досталось тебе, сполз, и ты не могла не заметить мой утренний стояк. Я схватил тебя за запястье, чтобы ты прекратила, и впервые узнал, какова твоя кожа на ощупь.

Инстаграмные[12] снимки твоих ног-сосисок на фоне безлюдного бассейна заменяли мне порнхаб целое лето перед выпускным классом. Нечаянно открывшаяся полосочка незагорелого бедра над резинкой купальника заставляла поджиматься мои пальцы на ногах (странная предоргазмическая привычка). Неловко, что на некоторых фотках ты позировала вместе с отцом, и мне приходилось закрывать его фигуру большим пальцем, чтобы случайно не вздрочнуть на Биг Босса в панамке цвета желтка. Наверное, если смотреть на него с верхнего ракурса, он был похож на запекшуюся на солнце яичницу – желтая голова по центру, а вокруг расплываются широченные белые плечи и такой же белый, сбереженный от загара, выдающийся живот. Когда мы с тобой встретились в сентябре, меня все так же раздражали твой слишком громкий голос, россыпь мелких красных прыщиков на предплечьях, которые ты раздирала от волнения, привычка пилить ногти в общественных местах, а значит, мы по-прежнему оставались лучшими друзьями.

Как свечной воск. Твоя кожа на ощупь была как прохладный свечной воск. Я стащил тебя из френдзоны к себе на пол и почувствовал, как поджимаются пальцы на ногах.

Мы завтракали сосисками и консервированным горошком, как простые люди, и ты заорала.

– Знакомьтесь, Иннокентий, – сказал я и снова не успел грохнуть тапкой мелкого рыжего засранца, чьи собратья обычно выползали по ночам, но только смелый Иннокентий выбирался из-под холодильника к завтраку. Тараканы перли от соседей-алкашей снизу – самых простых, в сущности, людей. Ты же хотела жить так, как они, правда, хани?

В тараканью двушку я въехал после смерти бабушки, но ничего не трогал – пыльный красный ковер по-прежнему закрывал обои в сиреневый цветочек, в серванте под стеклом теснился немецкий фарфоровый сервиз с нарисованными дамами в пышных платьях, так ни разу и не вытащенный на свет при жизни бабушки, но тщательно протираемый раз в месяц сухой тряпочкой. Твой восторг особенно вызвала люстра с хрустальными подвесками, привезенная моими родителями из Чехословакии. Могу поспорить, в своих лондонах ты таких не видала. Перемыть каждую висюльку по отдельности у бабушки занимало часа три, теперь же запыленный хрусталь потускнел, одна лампочка перегорела, и я все никак не мог заставить себя ее заменить. Советская роскошь казалась мне убожеством, но ты говорила, что это cool. Подходящие декорации для нашей маленькой игры.

Перед торговым центром я раздавал прохожим флаеры со скидкой на роллы и упражнялся – продает брелоки из вычесанной шерсти собак, коллекционирует выщипанные брови, разыскивается за покушение на убийство белки. На губах я все еще чувствовал привкус твоей гигиенической помады с виноградной отдушкой – ты поцеловала меня на прощание, как простая женщина целует простого мужчину перед работой. Ты вживалась в роль. Я оставил тебя одну в квартире и не сомневался, что вечером тебя здесь не будет.

– Корейская или вьетнамская?

Ты напялила мои спортивные штаны, которые были тебе велики на два размера, и мою растянутую футболку в не поддающихся стирке пятнах соуса, доходящую тебе чуть ли не до колен. Но ты все равно не вписывалась. Взгляд, осанка, движения рук – если с блузки срезать атласную бирку с названием бренда, ее стоимость все равно выдадут качество ткани, покрой и ровные швы. Ты привалилась к косяку кухонной двери и копошилась в айфоне. Я сказал, что простые люди не заказывают доставку еды. Я не сказал, что у простых людей нет айфона. Тебя еще столькому предстояло научить. Я разогрел в микроволновке вчерашние недоеденные пельмени, ляпнул сметаны, открыл баночку пива и включил телевизор. Кажется, тебе не нравится игра? Но ты сама предложила поиграть в простых людей, хани.

– Прекратить? – спросил я.

– Нет. – Упрямая.