Вторжение

Леся берет меня за руку – вот так, запросто, берет за руку – и ведет через толпу на танцполе. И нет больше ни болезненной пульсации басов в грудной клетке, ни пьяных девочки-мальчики-танцуем, орущих в микрофон про беспонтовые ночи и синеглазое утро, ни запаха потных тел, ни прокуренного до черных легких сизого воздуха, сквозь который мы плывем, как две заплутавшие рыбины, два карпа в мутной воде. Есть только ее пальцы, ледяные, боже, какие ледяные пальцы. «Вегетососудистая дистония», – кричит она, наклоняясь к моему уху, и смеется.

Мой веселый мальчик-бред.

Взять кого-то за руку – это ведь так легко, да? Нет. Сосредоточься. Твердые пальцы или расслабленные, безвольные? Степень напряжения мышц – лишь одна из тысячи мелких деталей, которые нужно держать в уме. Ладони сухие или мокрые? Пожать руку в ответ или отстранить? Все будет расценено как знак.

– Знаешь, что мне больше всего нравилось в ней? – спросила Леся, когда мы ехали на трамвае по узкой улочке и мелькающие за окном огни фонарей отражались на ее лице. – Каждый раз, прежде чем отпустить мою руку, она легонько сжимала ее, будто просила прощения, – мол, мне бы не хотелось, но приходится, понимаешь. Я ненадолго отпущу, ладно? Этот жест… Я уверена, она даже не замечала его, пожимала машинально, не задумываясь, но я чувствовала…

Леся легонько сжимает мою руку, прежде чем отпустить. Машинально или?.. Мы идем к барной стойке, мы забираемся на высокие стулья – не слишком элегантно, мы смеемся нашей неуклюжести. Мы, мы, мы. Я повторяю «мы» про себя сотню раз. Мы заказываем самые дешевые коктейли из меню. Бармен не слышит мое смущенное бормотание «Секс на пляже», переспрашивает, и Лесе приходится прокричать за меня. Я произношу слово «секс» той ночью впервые – нет, серьезно, вот так, вслух – впервые, но мне нравится, как оно звучит. Drink – drank – drunk. Мы выпили еще дома – нашли в холодильнике початую коробку «Изабеллы», и теперь на моей груди в области сердца расползается кровавое винное пятно – невыносимо пошлая символика, но я честно пыталась оттереть его в ванной порошком.

Платье не мое, Леся дала мне платье матери – сказала, коллега Натальи Геннадьевны возит из-за границы шмотки по дешевке, все, что не подходит, отдает ей, потому что фигуры похожи. Черное в белый горошек, выше колена. Мне кажется, на мои толстые лодыжки в комариных укусах направлены все прожекторы бара.

На Лесе – короткая юбка в зеленую клетку, которую она постоянно одергивает, и белая блузка с маленькой золотой пуговкой на спине. Белая, чтобы перхоти на плечах было не видно. Я отвернулась, по привычке, когда она переодевалась, – господи, как глупо, я же только что видела ее голой в ванной, – но ждала, что она попросит застегнуть блузку. Она не попросила.

Босоножки на шатких шпильках, золотистые, с камешками-подделками, – Леся не носила каблуки, отвыкла в Москве, но вытащила из пыльной коробки школьные, в которых могла бы пойти на выпускной, если бы он у нее был, – на щиколотке пряжка крест-накрест впивается в нежную кожу, натирает. Леся морщится. Мама сказала бы: «Красота требует жертв».

Леся подняла волосы наверх, вытирает салфеткой взмокшую шею. На ее губах – помада вишневого цвета, которую она свистнула из материной косметички и тщательно вбила подушечками пальцев перед выходом. Я впервые вижу ее накрашенной. Ей не идет.

– Тебе не идет, – говорю я.

– Что?

– Косметика. Помада.

Мне нравится быть пьяной. Мне нравится играть в откровенность. Леся задумывается.

– Тебе не идет челка, – говорит она.

– Тебе не идет эта блузка.

– Тебе не идут очки.

По больному. Я тоже так могу:

– Тебе не идет быть матерью.

– Тебе не идет притворяться.

Я контролирую дыхание, я пока еще контролирую дыхание.

– Я не притворяюсь.

– Притворяешься.

– Я даже не понимаю, о чем ты.

Запалили секреты

Кто-то снова заказывает «Южную ночь». Будем честны, поет херово. «Херово» – да, теперь я говорю «херово», привыкай. Леся снова берет меня за руку, будто брать меня за руку – привычное дело, и тянет на танцпол.

– Когда мама напивается, ей хочется танцевать, – кричит Леся мне в ухо, и я чувствую ее дыхание на моих влажных от пота волосах у висков. – Мама не умеет танцевать, мама включает радио и нелепо кружится по кухне, тащит меня, больно трясет за плечи. Я ненавижу танцевать с тобой, когда ты пьяная, мама! – выкрикивает Леся и подпрыгивает на каблуках, не боясь подвернуть ногу. – Не знаю, зачем я вспоминаю о маме. Я не хочу о ней вспоминать.

Девочки, мальчики, танцуем

Девочки, мальчики, танцуем

Девочки, мальчики, танцуем

Раз, два, три

– А что, если мама напивается, чтобы забыть обо мне?

Девочки, мальчики, танцуем

Девочки, мальчики, танцуем

Девочки, мальчики, танцуем

Мы прыгаем и кричим. Кричим и прыгаем. Мы.