Вторжение. Смерть ночи

Мы устроились у окна в эркере, откуда могли наблюдать за улицей. Это был хороший разговор, один из лучших, который мы вели всей компанией за последнее время. Я улеглась головой на колени Ли и рассказала мальчикам, что мы с Фай уже поведали ночью Робин. После того как Фай добавила кое-что от себя, заговорила Робин.

— Я ночью на несколько минут оставила пост, — сказала она. — Мне просто необходимо было немного прогуляться, чтобы не заснуть. Так что я дошла до парка в конце улицы и вернулась обратно. И вот что забавно: там есть кое-что, мимо чего я проходила тысячу раз и никогда не замечала. Но этой ночью заметила.

Последовала пауза.

— Ладно, — заговорил наконец Гомер. — Сдаюсь. Что это было? Животное, растение, камень?

Робин скривилась:

— Военный мемориал.

— Ну и... — буркнул Гомер.

— Точно! — откликнулась Фай. — Я же знала, что он там есть. Я даже возлагала к нему венок в шестом классе.

— Но ты хоть раз всмотрелась в него? — спросила Робин. — Я хочу сказать, как следует?

— Вообще-то, нет.

— Я тоже. Но этой ночью я присмотрелась. И мне стало грустно. Там множество имён, а имена погибших отмечены звёздочкой. Четыре войны — и сорок погибших только в нашем маленьком округе. А внизу нечто вроде цитаты, не знаю, может, из какого-то стихотворения... Там написано... — Робин посмотрела на своё запястье и с некоторым трудом разобрала крошечные буквы, которые сама же там написала: — «Война — это наша кара, но война сделала нас мудрее, и мы, сражаясь за свою свободу, свободны».

— Что значит «кара»? — спросил Гомер.

— Это когда с тобой случается что-то дурное? — спросила Фай, обращаясь ко мне. — Нечто по-настоящему, действительно плохое.

— Ну... Вспомним гунна Аттилу, его ведь называли карой господней, — ответила я, смутно припоминая уроки истории в седьмом классе.

— Прочти-ка ещё раз, — попросил Ли.

Робин прочитала.

— Не знаю, сделало ли это нас мудрыми, — сказал Ли. — И не думаю, что это сделало нас свободными.

— Может, делает, — предположила я, пытаясь уложить идею в голове. — Мы теперь совсем другие, чем были несколько месяцев назад.

— В чём? — спросил Ли.

— А посмотри на Гомера. В школе он был как тот самый варвар Аттила. Честно, Гомер, признай, ты был безнадёжен, болтался без дела целыми днями и говорил всякие глупости. А когда всё это началось, ты изменился. Ты даже теперь вроде звезды. У тебя возникают хорошие идеи, и ты заставляешь нас действовать: без тебя мы многого не сделали бы. Ты малость поостыл после того нападения на грузовики, но кто тебя обвинит? Там было страшно.

— Я ошибался насчёт ружья, — проговорил Гомер. — Мне не следовало брать с собой обрез, не сказав вам об этом. Это было глупо.

Гомер заметно покраснел и смотрел поверх всех голов. Для него было так необычно признавать ошибку, что я проглотила шутку, вертевшуюся у меня на языке. Ведь на самом-то деле ошибки не было — в этом Гомер убедил меня, когда мы позже спорили в Аду. Но он только что доказал, насколько мудрее стал за последние дни. Я подмигнула ему и нашла его руку, чтобы пожать. В это мгновение, касаясь двух парней, которых очень любила, я поняла, какая же я счастливица.

— Потом ещё Ли, — продолжила я. — Раньше ты был полностью погружен в собственную жизнь: скрипка, школа, ресторан и, кроме этого, ничего. Ну, ты и теперь довольно сложный человек, Ли, но уже больше обращён к внешнему миру, стал решительным и сильным.

— И похотливым, — тихонько добавил Гомер.

Я с силой шлёпнула его по руке. И похоже, Ли посмотрел на него так, что... Ну, лицо у Гомера слегка изменилось.

— Робин, — сказала я. — Ты всегда была и сильной, и умной, так что ты, наверное, не слишком изменилась. И ты по-прежнему держишься за прежние убеждения, а это уж и вовсе удивительно. Ты кажешься спокойнее и увереннее всех нас. Наверное, ты уже обрела мудрость, о которой написано на мемориале.

— Я не мудрая! — засмеялась Робин. — Просто я пытаюсь понять, чего от меня хочет Бог, что я должна делать.

Я не знала, что на это ответить, так что вернулась к прежнему:

— Фай, мне кажется, ты стала в чём-то более свободной. Я хочу сказать, подумай только о своей прежней жизни в большом доме, об уроках фортепьяно, о встречах с богатыми и известными людьми... А теперь ты несколько месяцев живёшь в походном лагере в буше, сражаешься, устраиваешь взрывы, ухаживаешь за курами и выращиваешь овощи... Это нечто вроде свободы по сравнению с тем, к чему ты привыкла.

Думаю, я никогда не вернулась бы к той жизни, — ответила Фай. — Я не хочу, конечно, жить и как сейчас. Но если завтра всё кончится, я просто не смогу уже думать о том, как именно расположить цветы на мамином вечернем приёме, или о том, какая бумага подойдёт для ответа на чьё-то приглашение... Не знаю, чем буду заниматься, но постараюсь найти какое-то полезное дело, такое, чтобы всякие ужасы не смогли повториться.

— Твоя очередь, Элли, — сказала Робин.

— Ох, да, ладно... кто займётся мной? — спросила я.