Введение в эстетику

Чувство природы, взятое само по себе, помимо того отблеска, который отбрасывает на него искусство, исключает всякое суждение о ценности, но ведь сущность красоты именно в том и заключается, чтобы быть ценностью. Там, где все красиво, ничто не красиво. Подобно тому, как в пространстве с уничтожением, допуская невозможное понятие «низа», не было бы никакого смысла говорить о «верхе» и все находилось бы на одинаковой плоскости, – точно так же без понятия безобразного, противопоставленного прекрасному, мы не можем мыслить ничего, подлежащего эстетической оценке, наша мысль будет лишена эстетического характера.

Грубая природа – это изображение в зеркале или негатив фотографа; искусство – это картина Рафаэля или гравюра Рембрандта. Оптическое или фотографическое изображение ни красиво и ни безобразно, можно говорить лишь о хорошем или плохом зеркале, о хорошей или плохой фотографии: это вопрос ремесла. Художественное произведение всегда или прекрасно, или безобразно: это вопрос искусства.

«Чувство природы», отказываясь от всякого выбора между предметами, от различения красоты и безобразия, представляет собою «чувство анэстетическое». Если желательно при этом сохранить термин «красота», то придется говорить уже об «анэстетической красоте природы».

Глава третья. Псевдоэстетическая красота природы

В «чувстве природы», взятом в собственном смысле, нет ни красоты, ни безобразия: оно «анэстетично». Оно противоречит, насколько это возможно для человеческой природы, всякому понятию ценности. Наоборот, «чувство красоты природы», которое весьма важно отличать от первого, по самому существу своему является утверждением ценностей. Но ценности эти лишь родственны эстетической ценности в собственном смысле, но не тожественны с нею. Вот почему они заслуживают названия «псевдоэстетических», в противоположность художественным ценностям, ценностям искусства, единственно эстетическим в собственном смысле слова.

В самом деле, что такое красота естественных существ или предметов? Вот, например, две разновидности ласточек. Красивейшей из этих ласточек покажется нам, при прочих равных условиях, та, которая отличается наиболее легким и быстрым полетом, т. е. наилучшим образом выполняет характерные функции вида. Или возьмем в пример рабочих волов. Наиболее красивыми мы назовем самых крепких, тяжелых, выносливых, приспособленных к томительным и тяжелым работам в поле; если же мы говорим о беговых лошадях, то наиболее красивой назовем, наоборот, самую быструю и легкую. Или возьмем еще молодую девушку и старую женщину или у двух юношей розовый цвет лица и анемическую и болезненную бледность. Очевидно, что при сопоставлении различных возрастов или различных физических состояний молодость и здоровье будут нам казаться выше старости и болезни по естественной красоте своей.

Короче говоря, красоту живых существ в природе составляет нормальный и типичный характер, отвечающий целям вида, иначе говоря, гармония, полное развитие всех физических и духовных способностей, отличное здоровье и, наконец, вытекающие из всего этого сила и превосходство.

В неодушевленных предметах или в явлениях природы, к которым не подходит столь точно – в нашем обыденном опыте – понятие об определенном виде, нормальном и здоровом типе, решающую роль играет обыкновенно впечатление величия, силы, могущества. Из двух деревьев красивейшим обычно кажется то, которое превосходит другие своею величиною, наиболее смело по своему стремлению ввысь или по своим формам, наиболее почтенно по своему возрасту и вековым рубцам, наиболее грозно по мощной силе своих ветвей и корней, готовых противостоять всяким непогодам и бурям. Из двух цветущих полей более прекрасно плодородное; из двух скал – более неприступная, грандиозная и грозная; самое красивое небо – наиболее прозрачное; самая красивая гроза – наиболее ужасная; из пустынь наиболее прекрасна наиболее безнадежная, дикая и однообразная.

Красота природы par excellence заключается, по-видимому, в нормальном, здоровом, сильном типе всякого вида. Такое понимание в достаточной мере точно соответствовало бы, в общем, определению всякого вида по его существенным или преобладающим признакам, даваемому нам зоологами или даже геологами, если бы эстетический выбор, обусловленный такой идеей красоты, не принимал большей частью антропоморфического и крайне индивидуального характера.

В самом деле, мы требуем при эстетической оценке человека, животного или пейзажа нормальных черт вида отнюдь не в абстракции: наша точка зрения всегда гораздо конкретнее. Женская грация в высшей степени прельщает мужчину, тогда как женщина не всегда признает ее там, где мужчина усмотрит ее в ее сопернице; и, наоборот, женщины единодушно восхищаются красавцами мужчинами, к великой досаде других мужчин, не понимающих и не могущих понять причины этого восхищения.