Введение в эстетику

Равным образом мы любуемся не четвероногим, как абстрактным типом естествоиспытателей, и не типичным глетчером геологов, но лошадью, которую мы надеемся приручить, укротить, которую мы не прочь оседлать или запрячь и ждем от нее подчинения, признания, любви к хозяину; мы любуемся уголком гостеприимного тихого поля, где мы надеемся всего легче забыться от шума городов и сбросить цепи профессионального труда. Но такое чисто индивидуальное отношение предполагает – помимо общего типа нормального здоровья – много черт избирательного сродства (ajfinitas electiva), которые зависят более от нас, чем от объектов.

Короче говоря, мы называем в природе прекрасным – согласно удачной формулировке Юлия Шульца – такое существо или такой предмет, общение с которым, как мы чувствуем, доставит нам счастье[55]. Первое их назначение заключается в том, чтобы служить нам, быть для нас одним из условий приятного существования, войти в тесное соотношение с нами, – под всеми бесконечно разнообразными формами, которое это избирательное сродство, сознательное или бессознательное, инстинктивное или намеренное, могут принять в жизни, начиная от самого вульгарного утилитаризма или чувственности и кончая любовью и чувством наиболее возвышенного пантеизма. В этом состоит то, что для нас кажется наиболее нормальным; и, с известных точек зрения, другие указанные нами характерные признаки прекрасного стираются перед этим и, в свою очередь, приобретают лишь подчиненный характер. Эстетика Тэна, почти целиком обоснованная на красоте в природе, скорее затемняет этот факт, чем ясно выражает его, благодаря столь смутным понятиям, как «значение, благоволение, сходство характеров», и это еще наименее важный грех эстетики Тэна. Впрочем, его добавление не противоречить натуралистической формуле, оно лишь дополняет ее и точнее определяет. Прекрасное в природе, это – в применении к каждому существу – нормальный тип его вида, но понятый главнейшим образом в смысле утилитарном, сентиментальном или антропоморфическом: это – его соответствие нашему собственному благу или нашему личному совершенствованию. Тем самым это неясное понятие часто настолько совпадает с понятиями удовольствия или интереса, что почти совершенно сливается с ними, причем имеется в виду всякое удовольствие или всякий интерес, без какого-либо специфического характера: удовольствие, доставляемое обонянием, чувством температуры, чувством зрения, слуха; удовольствия телесные и духовные, переживаемые как индивидуальным, так и общественным существом.

Кажущиеся отклонения от этого великого закона легко к нему сводятся.

Среди проявлений избирательного сродства, порождающих, по большей части, красоту в природе, на первом плане стоят те из них, которые определяются половым инстинктом. Со времен Шопенгауэра или даже Платона известно, что индивидуальные капризы вкуса и совершенно необъяснимое на вид фетишистское преклонение перед известным объектом чувства, обусловленные этим инстинктом, на самом деле глубоко соответствуют «целям гения рода», которые всегда заключаются в том, чтобы путем соответствия двух индивидуумов друг другу и в особенности путем дополняющих друг друга контрастирующих черт обеспечить появление в ближайшем поколении наиболее нормального типа вида. Вот почему, «анэстетическая» сама по себе «красота для самца лягушки олицетворяется в его лягушке», как говорит Вольтер, а идеальной женщиной для блондина является брюнетка, для человека крупного – миниатюрная. Идея среднего типа не только не отсутствует в этих частых союзах противоположных крайностей, но именно она и порождает косвенно подобные союзы.

Обратимся к другим кажущимся парадоксам. Если естественная красота всегда сводится к какому-либо удовольствию, хотя бы даже анэстетическому, то понятно, что сильная эмоция, сильное изумление, порождаемое известным предметом, иногда делают его прекрасным в наших глазах и помимо всякого искусства. А так как эта оценка нормального преимущественно личная, то отсюда легко объясняется всякая специализация ее, иногда принимающая парадоксальный характер; с чисто профессиональной точки зрения врач любуется «красивой раной», «прекрасным случаем холеры». Существует «нормальный» способ быть «анормальным».

С объективной точки зрения естественная красота – средний нормальный тип, правильно совершающееся развитие. С другой стороны, достигнуть правильной середины и там удержаться, сохранить совершенное здоровье или представлять собою строго специфический тип – большая редкость. Осуществление нормального типа, достижение максимума развития – исключительная и замечательная удача. Этот средний тип, банальный и смешанный сам по себе, для нас составляет редкое явление, оригинальное и заслуживающее восхищения.

Итак, самые исключения подтверждают указанное правило: идеал природы – нормальный тип.