Тем не менее, одну проблему я все-таки хотел бы обрисовать в нескольких предложениях: следует ли понимать поток чистого сознания {как находящийся} в течении времени, в изначальном времени? Оказывается, что сами интенциональные акты, которые на первый взгляд как бы отграничивают себя в качестве единств в потоке, сами впервые становятся {тем, что они есть} в потоке или сами имеют за собой некий особый поток, так что это единство
актов тоже оказывается необходимым «редуцировать» в подлинной и последней рефлексии, направленной на саму себя и осуществляющейся в проживании, поскольку может быть задан вопрос о том, действительно ли оно совершенно исполнено, окончательно обосновано. Здесь мы в конечном счете приходим к тому, что Бергсон назвал «la duree pure» и что он разбирал, например, в лекциях, прочитанных в Оксфорде и называвшихся «Perception du Changement».147 Эта область, которая была открыта и Гуссерлем и которую он проработал во многих в высшей степени важных исследованиях, представляет собой тему глубочайших философских проблем, но также источник величайших затруднений, которые нужно преодолеть. Одна трудная проблема возникает из только что упомянутой ситуации, в которой выясняется, что интенциональные акты сами становятся в изначальной длительности и [только в этом текучем становлении разворачиваются как единые образования]: они выделяются в изначальном потоке как единства, как целостности. Но для того, чтобы в рефлексивном проживании усмотреть это образование единых актов — предельный генезис актов — и чтобы исследовать правомерность этого генезиса, для этого нужно иметь в изначальном времени не только сам поток, но уже некий акт, то есть некое возвышающееся над непрерывным потоком единство. На этот факт я однажды натолкнулся (в 1916 г.), занимаясь критической подготовкой к теории интуиции Бергсона, и говорил тогда об этом с Гуссерлем. Оказалось, что Гуссерлю было хорошо известно о грозящей здесь опасности. Он сказал только: «Да, здесь нам грозит чертов круг». Но как разорвать этот круг или избежать его — этого я ни тогда, ни позднее от Гуссерля не узнал.Все эти редукции, отличающиеся друг от друга в новых, еще ждущих своего определения смыслах, полезны во всех открывающихся здесь аналитических исследованиях. Их, однако, невозможно осуществлять по отдельности, они всегда должны идти рука об руку с новыми рефлексивными операциями. Тогда действительно открывается сложное, широкое, многоступенчатое поле чистого сознания, [если все это вообще является «сознанием»].
Теперь еще пара более мелких проблем, с которыми я хочу разделаться в нескольких предложениях: Гуссерль постулирует, что трансцендентальная редукция должна быть применена к различным наукам. Вполне ясно, что естествознание не может быть принято как предпосылка и что то же относится и к математике. Но Гуссерль идет дальше и говорит, что в качестве предпосылки нельзя принимать и логику, mathesis universalis. Вы знаете, что у Гуссерля логика и формальная онтология — это, так сказать, два отражения, которые строго друг другу соответствуют. Следовательно, «редукции» подлежит не только логика в сфере предложений, смыслов, в языке, но, так или иначе, и формальная структура мира как таковая.