Для Канта «целесообразность без цели» – форма эстетического представления объекта. Что же привлекает Маркузе в кантовской интерпретации такой формы? Любой объект входит в представление и суждение очищенным от своей полезности, цели, которой он мог бы служить, а также перспективы своей «внутренней» финальности и завершенности. Опыт, в котором объект «дан» таким образом, полностью отличается как от повседневного, так и от научного опыта; все связи между объектом и миром теоретического и практического разума приостанавливаются. В результате этой радикальной перемены отношения к бытию появляется новое качество удовольствия, вызываемого формой, в которой теперь обнаруживает себя объект. Его «чистая форма» предполагает «единство в многообразии», согласование движений и связей, действующих по собственным законам, – чистое проявление его «вот-бытия», его существования. Это – проявление красоты. Воображение и познавательные понятия рассудка приходят в согласие, которое устанавливает
Маркузе согласен с Кантом в том, что спонтанность в действии познавательных способностей, согласованность которых содержит в себе основание этого удовольствия, делает упомянутое понятие пригодным в качестве посредствующего звена между областью понятия природы и областью понятия свободы в их следствиях, в то время как сама эта спонтанность содействует восприимчивости души к моральному чувству (с. 154–156).
Предпринятое Кантом философское усилие найти опосредование между чувственностью и разумом в эстетическом измерении представлено Г. Маркузе как попытка примирения двух сфер человеческого существования, «разорванных репрессивным принципом реальности». В русле теории Канта Маркузе формулирует принципы «нерепрессивной цивилизации», в которой разум – чувствен, а чувственность рациональна[94]
. Действуя через игровой импульс, эстетическая функция, по мысли Маркузе, в состоянии упразднить принуждение и дать человеку как моральную, так и физическую свободу (с. 158).Маркузе сетует на то, что под давлением рационализма познавательная функция чувственности постоянно недооценивалась. В соответствии с репрессивным пониманием разума решающая роль в познании была отведена «высшим», нечувственным мыслительным способностям. Чувственность как «низшая» и даже «самая низкая» способность должна была поставлять в лучшем случае только содержание, «сырой материал для высших интеллектуальных способностей», как он ее называет (с. 157).
Маркузе прав, говоря о том, что философская история термина «эстетическое» отражает репрессивную трактовку чувственных (и, следовательно, «телесных») познавательных процессов. При первом приближении кажется, что Маркузе смешивает два значения чувственности: чувственность как