Читаем Введение в философию желания полностью

По мысли Спинозы, познание приносит самую большую пользу людям, и потому оно есть наивысшее благо и добродетель. Разумная жизнь единственно счастливая, а значит добродетельная. Аффект любознательности, свойственный разумной жизни и выливающийся в интеллектуальную любовь к богу, несравненно выше самоограниченного индивидуального эгоизма и соответствует глубочайшим связям субстанции с ее модусами.

Познание – трудный и долгий процесс. Интеллектуальную любовь к богу не реализуется полностью интуитивным постижением сущности субстанции. Спиноза убежден, что для достижения свободы нужна не только интуиция, но и рассудок. Необходимо не только постичь факт вечности и мощи субстанции, но и приобрести знание о ее модальных связях. Чем больше адекватных идей мы имеем, тем больше у нас твердости духа, мужества, радости, великодушия и симпатии к людям. Но только полное познание natura naturata, тяготеющее в финале к слиянию с познанием natura naturans, гарантирует тотальное переживание, осознание и реализацию свободы, при которой необходимость действительно превращается в свою противоположность.

Но активность – это свойство аффектов, значит, этическая концепция Спинозы не может согласиться со стоицизмом, а тем более со средневековым христианством, поощрявшими не использовать аффекты, а решительно побеждать их и даже искоренять. Расхождение его со стоиками видно уже из того, что голландский мыслитель противопоставил один из аффектов (а именно познание) остальным как очищающий и укрепляющий душу. Теперь ценность аффективного содержания души возвышается в силу присущей ей активности. Уже Эпикур приближался к диалектике пассивности и активности эмоциональной жизни человека, но еще более близок к ней Спиноза, признавший, что страсти не только вредны, но и бывают полезны. С этим связана умеренно-гедонистская программа жизненного поведения, которую Спиноза противополагает аскетизму, противоестественному и вредному для человека.

Волевую активность Спиноза не считает особой деятельностью человеческого духа и сводит ее к настойчивой последовательности идей, после чего истолкование мышления как аффективной деятельности становится буквально всеобъемлющей интерпретацией явлений психики.

Сознательная воля – такой же аффект, как и спонтанное желание; она есть идея познающего желания (с. 139, 180, 314) или аффект утверждения и отрицания идеи (с. 446, 448, 533), как полагал еще Декарт. Чем более уверенно наша воля диктует действия, тем более она разумна и опирается на выводы разума. Чем более истинна, ясна идея разума, тем более активно она утверждается, а значит проникнута волевым усилием.

Вообще любые аффекты есть «идеи состояний тела», но соответствуя этим состояниям, они в то же время есть «модусы атрибута мышления». Конечно, аффекты кое-что теряют от своей активности, уподобляясь идеям (понятиям), но мысли (идеи) делаются более активными, уподобляясь аффектам, и хотя не все идеи приходится считать вполне сознательными, зато все аффекты приобретают в принципе возможность быть преображенными разумной целью. Соединение их активности с рациональностью усиливает человека и открывает перед ним возвышающую его перспективу: если низшие аффекты, очень зависимые от телесного состояния человека, связаны со спутанными идеями и, бурно волнуя нас, дезорганизуют их еще больше, принося беды и страдания, то высшие аффекты в принципе не отличаются от интеллекта и еще больше развивают его способность управлять всей эмоциональной сферой человеческой жизни. Победа познания над страстями есть победа наиболее ясной (истинной) идеи над идеями смутными (менее истинными), означающая превращение последних в более ясные и подчиняющиеся поэтому рациональному руководству идеи (с. 592).

Итак, перед нами формула: свобода человека – это его внутренняя, им познанная и принятая необходимость. Спиноза обещает свободу в смысле господства человека над самим собой и в какой-то мере над непосредственным его окружением. Но обещает это не всем, а лишь «людям разума», тем немногим, у кого, подобно идеальному мудрецу Эпикура, самодетерминация мысли в состоянии возобладать над стихией чувств и желаний. Что касается большинства людей, «толпы» (с. 296, 313), то они по-прежнему будут управляться страстями (с. 549). Именно поэтому «Этика» заканчивается словами о том, что все прекрасное столь же трудно достигается, как и редко встречается.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука