Введение в философию желания

Объясню последнее. Если в философии классической рациональности рассмотрение «желания» ограничено рамками абстрактного субъекта-субстанции, то в философии «неклассической» и «постнеклассической» на фоне настойчивых попыток снять абстрактность понятия субъекта мы встречаемся с попытками интерпретировать желание как воплощение незаместимости «этого вот» человека в «здесь и теперь» ситуации (Мерло-Понти, Ортега-и-Гассет). С другой стороны, теме «сокровенного» желания, пониманию желания как достояния внутренней, личной жизни индивида (Августин, Фома Аквинский, Декарт, Спиноза, Лейбниц, Кант, Локк – в философии классической рациональности, и Кожев, Сартр, Бубер, Мунье, Лакан, Бердяев и Вышеславцев, Унамуно, Энтральго – в более поздней философии «постфрейдовского периода») противостоит использование «социологического» понятия желания, когда оно отождествляется с типом экономики, общественного устройства, культурой. Понимание желания как «общественного» феномена наиболее ярко проявилось в концепциях Ипполита, Маритена, Маркузе, Фуко, Рикера, Делеза и Гваттари, Бодрийяра. Интересно, что к интерпретации желания Гегелем с равным успехом обращаются представители обеих «рубрик», что может быть объяснено отчасти тем, что в теории «Господина и раба» выдающемуся немецкому мыслителю удалось отразить противоречивую сущность желания.

Глава третья Спорный вопрос о причине и цели желания

В истории философской мысли желание представляли как бесцельную активность и активность нацеленную или целеустремленную. В первом случае человек понимается как пассивный носитель желания, источник которого выносится за пределы самого человека (Шопенгауэр, Бергсон). Человек подвергается действию абсолютно превосходящей его космической или родовой силы. «Желание» и «свобода» более не совпадают. Желание при этом не имеет никакой цели, есть пустое беспокойство и работа, обреченная на вечность. Активность так представляемого желания кажется бессмысленной.

Во втором случае желание понимается как актуализирующая личностное начало сила. Желание начинается в личности и нацелено на Личность. Данная активность не только целеустремленная, но и личностно-стремительная (Августин, Фома, Маритен, Вышеславцев). Таким образом, собственно смысл, а также смысл нацеленности или целестремительности желания, появляется при принятии философом концепта личности, при владении им понятием «личность», и при признании им связи между личностью и желанием.

Желание – обезличенная активность

В истории философской мысли желание часто представляется как нечто, возникающее вне зависимости от воли и свободного выбора человека. По сути, человек лишается своего собственного желания, как части своей воли. Смысл ответственности из понятия желания – страсти изымается. В результате под угрозу ставится само понятие человека как существа самодостаточного, вменяемого и свободного.

Обезличивание желания производится двумя способами: источником и причиной желаний человека объявляется либо «природа», либо «культура». Человек желает не сам и не «из себя самого», а «им» желают абсолютно его превосходящие и анонимные «воля к жизни» (А. Шопенгауэр), «жизненный порыв» (А. Бергсон), «дискурс» (М. Фуко), «социальные силы» (Ф. Гваттари, Ж. Делёз).

Шопенгауэр, по сути, отрицает свободу личности, которая растворяется в желании как «воле к жизни». То же самое можно сказать о судьбе человека в концепции сексуальности Мишеля Фуко: человек просто утрачивается в желании – дискурсе. Оба философа отрицательно отвечают на вопрос о свободе воли человека. У Шопенгауэра личность разрушена и растворена в роде. Человечность, человеческая сущность понимается как субстанция, передаваемая из поколения в поколение. У Фуко личность разрушена и растворена в дискурсе. Человечность и человеческая сущность неотличимы от знаков и связей между ними.

Оба философа говорят о желании как о необходимости, но по-разному объясняют причину такой необходимости. Шопенгауэр находит эту причину в природной необходимости. Фуко видит необходимость желания как порождение дискурса (культуры), который навязывает людям идею исключительной важности сексуального желания. Подразумевается, что и Шопенгауэр, и Фуко приветствуют свободу. Но у них не остается того, кого они могли бы этой свободой наделить, – человека как личности.