Сартр не хочет заметить того, что личность благополучно утонет или распылится в этих осуществляемых «тысячами и тысячами способов» выборах. У него нет даже намека на проблему утраты свободы в несопоставимых желаниях. Французский философ не видит разницы между свободой выбирать («индивидуальное» желание) и выбором свободы («личное» желание). Волюнтаризм неминуемо приводит философа к пессимизму. «Фундаментальный проект» человеческого существования, – «желание быть Богом», т. е. достичь самодовлеющего «бытия-в-себе», сохранив свободную субъективность «бытия-для-себя», – объявлен обреченным на неудачу. Человек у Сартра есть всего лишь «тщетное стремление». Нормальным состоянием человека объявлена «тошнота» и «тоска».
Замечательна та работа, которую провел Сартр, для того, чтобы представить желание не как субстанцию, но как отношение. Но интерпретация желания как поля битвы за взаимную объективацию, которую он так совершенно описал, и которая, в худшем случае, оказывается войной всех против всех, а, в лучшем случае, заканчивается навязыванием пакта, договорными отношениями, – уничтожает смысл желания как
Можно сказать, что «линии» понимания желания как
Желание – коммуникация (Лайн Энтральго)
Центральной проблемой феноменологии Педро Лаина Энтральго является проблема «другого». Учению о «межчеловеческих отношениях» посвящена его двухтомная работа «Теопа у realidad del otro» («Теория и реальность другого»), изданная в Мадриде в 1968 году[66]
. В понимании личности Лайн Энтральго проводит разделительную черту между философской классикой и современной философией, полагая, что неизбежная индивидуальная и автономная реальность мыслящей личности вовсе не требует, как то полагали Декарт, Гегель, Дильтей и даже Гуссерль, чтобы «Я», «психологическое выражение личности в мире феноменов», существовало «в глубоком и замкнутом одиночестве» (Зыкова, 1989, с. 114, с. 124). Он пишет: «В последние четыре-пять десятилетий западная мысль сделала два открытия. Первое: в онтологическом плане бытие моей индивидуальной реальности в основе своей соотнесено с бытием других;…второе: в психологическом плане понятие “мы” предшествует понятию “я”» (там же, с. 114). Критикуя «эгологию» Гуссерля со свойственной ей ориентацией на «Я» субъекта в качестве первоосновы философского исследования, он признает то, что «философская мысль и повседневная жизнь нашего мучительного века перестают быть “яческими” (yoistas) и становятся коммунитарными. При всем различии в его понимании термин “мы” становится одним из ключевых слов нашей эпохи» (там же, с. 114).Итак, по мысли Лаина, опыт «мы» онтологически и феноменологически предшествует опыту «я» и опыту «другого». При этом сама встреча с «другим» понимается им как встреча сознаний. Самое интересное, что он говорит не о понятии сознания, но о сознании как о феномене «жизни человека», коль скоро человек всегда включен в систему определенных культурных смыслов, сквозь которые нужно пробиться путем их редуцирования. Поэтому Лаина интересует именно «личностная встреча» (Л. Энтральго, 1997, с. 216). Вот как это комментирует А.Б. Зыкова: «Фиксируя различные моменты встречи сознаний, Лайн сосредоточивается на анализе того, что он называет личностной встречей. Ее отсчет он начинает со свободного ответа «другому», т. е. с момента, когда субъект решает, чем будет для него этот «другой». Но личностной встрече предшествует встреча физическая, когда происходит акт восприятия реального существования «другого», того, что он