Читаем Введение в философию желания полностью

Сартр не хочет заметить того, что личность благополучно утонет или распылится в этих осуществляемых «тысячами и тысячами способов» выборах. У него нет даже намека на проблему утраты свободы в несопоставимых желаниях. Французский философ не видит разницы между свободой выбирать («индивидуальное» желание) и выбором свободы («личное» желание). Волюнтаризм неминуемо приводит философа к пессимизму. «Фундаментальный проект» человеческого существования, – «желание быть Богом», т. е. достичь самодовлеющего «бытия-в-себе», сохранив свободную субъективность «бытия-для-себя», – объявлен обреченным на неудачу. Человек у Сартра есть всего лишь «тщетное стремление». Нормальным состоянием человека объявлена «тошнота» и «тоска».

Замечательна та работа, которую провел Сартр, для того, чтобы представить желание не как субстанцию, но как отношение. Но интерпретация желания как поля битвы за взаимную объективацию, которую он так совершенно описал, и которая, в худшем случае, оказывается войной всех против всех, а, в лучшем случае, заканчивается навязыванием пакта, договорными отношениями, – уничтожает смысл желания как свободы и удовлетворения. Именно поэтому данный подраздел главы я заканчиваю кратким обзором идей философа, выступающего против концепции Сартра.

Можно сказать, что «линии» понимания желания как негации, борьбы, отрицания свободы Другого противостоит «линия» понимания желания как сотрудничества и любви (А. Кожев, Э. Мунье, Г. Марсель, М. Бубер, М. Мерло-Понти, М. де Унамуно, X. Ортега-и-Гассет). Наиболее близким мне и наименее изученным представляется взгляд на проблему отношения «Я – Другой» испанского философа XX века П. Лаина Энтральго. В его теории «другого» меня интересуют созвучные моей позиции и моему пониманию природы желания идеи «свободного желания», «личностной встречи», «свободы как дара», «взаимного обмена бытием», «желания как противоречия», «союза «Я» и «другого» через связанность их с «божественностью».

Желание – коммуникация (Лайн Энтральго)

Центральной проблемой феноменологии Педро Лаина Энтральго является проблема «другого». Учению о «межчеловеческих отношениях» посвящена его двухтомная работа «Теопа у realidad del otro» («Теория и реальность другого»), изданная в Мадриде в 1968 году[66]. В понимании личности Лайн Энтральго проводит разделительную черту между философской классикой и современной философией, полагая, что неизбежная индивидуальная и автономная реальность мыслящей личности вовсе не требует, как то полагали Декарт, Гегель, Дильтей и даже Гуссерль, чтобы «Я», «психологическое выражение личности в мире феноменов», существовало «в глубоком и замкнутом одиночестве» (Зыкова, 1989, с. 114, с. 124). Он пишет: «В последние четыре-пять десятилетий западная мысль сделала два открытия. Первое: в онтологическом плане бытие моей индивидуальной реальности в основе своей соотнесено с бытием других;…второе: в психологическом плане понятие “мы” предшествует понятию “я”» (там же, с. 114). Критикуя «эгологию» Гуссерля со свойственной ей ориентацией на «Я» субъекта в качестве первоосновы философского исследования, он признает то, что «философская мысль и повседневная жизнь нашего мучительного века перестают быть “яческими” (yoistas) и становятся коммунитарными. При всем различии в его понимании термин “мы” становится одним из ключевых слов нашей эпохи» (там же, с. 114).

Итак, по мысли Лаина, опыт «мы» онтологически и феноменологически предшествует опыту «я» и опыту «другого». При этом сама встреча с «другим» понимается им как встреча сознаний. Самое интересное, что он говорит не о понятии сознания, но о сознании как о феномене «жизни человека», коль скоро человек всегда включен в систему определенных культурных смыслов, сквозь которые нужно пробиться путем их редуцирования. Поэтому Лаина интересует именно «личностная встреча» (Л. Энтральго, 1997, с. 216). Вот как это комментирует А.Б. Зыкова: «Фиксируя различные моменты встречи сознаний, Лайн сосредоточивается на анализе того, что он называет личностной встречей. Ее отсчет он начинает со свободного ответа «другому», т. е. с момента, когда субъект решает, чем будет для него этот «другой». Но личностной встрече предшествует встреча физическая, когда происходит акт восприятия реального существования «другого», того, что он есть. Этот первый момент встречи определяется философом как вынужденный, в котором сознание действует еще как бы нечаянно…Личностная встреча начинается со свободного ответа «другому» и достигает завершенности после такого же свободного ответа этого «другого». «Другой» предстает как реальность, ожидающая свободного личностного ответа и сама способная к такому ответу» (Зыкова, 1989, с. 116).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука