Читаем Введение в философию желания полностью

Очень важное положение томизма и неотомизма – только личность свободна, только у нее одной есть «в полном смысле слова внутренний мир и субъективность, поскольку она сама в себе содержится и развивается» (с. 44). Рассмотрим замечательную мысль Фомы Аквинского: человек часто не творит необходимое благо, так как считает, что оно само по себе является благим, а не становится благим как результат нашего выбора! Св. Фома специально различает существование как данное и существование осуществляемое: «Для осуществления существования необходимо, следовательно, кроме сущности, нечто другое, необходимо основание, или личность, и, в особенности и по преимуществу, акт осуществления существования… Сущность полагается за пределами простой возможности при условии, что она в то же время будет переведена бытийствованием в состояние субъекта, или основания, способного осуществлять существование»[88] (с. 95).

Но что понимается под субъективностью? Маритен четко различает два образа, которыми владеет познающий субъект, – «образ себя» и «образ себя по отношению к другим субъектам». Речь идет о двух различных перспективах: перспективе субъективности и перспективе объективности.

Для перспективы субъективности характерно восприятие своего Я как единственного субъекта среди других субъектов мира, которые открываются моим чувствам только в качестве объектов: «Относительно моей актуально субъективности я являюсь центром мира, «самой значительной личностью на свете»; моя судьба – самая важная среди других судеб; при всей своей ничтожности я более интересен, чем все святые…то, что происходит со мною как таковым, и то, что я должен делать, имеет абсолютную значимость» (с. 48). В перспективе объективности, с «точки зрения здравого смысла», человек прекрасно осознает, что он ровно ничего не значит, и мало что изменилось бы в мире, если бы он никогда не существовал (с. 48). Эти два образа не могут слиться воедино, эти две перспективы не могут совпасть: «Я колеблюсь между ними, находясь в довольно жалком состоянии. Если я увлекусь перспективой субъективности, то впитаю все в себя и, жертвуя всем во имя своей уникальности, приду к абсолютному эгоизму и гордыне. Если меня увлечет перспектива объективности, я буду поглощен всем и, растворясь в мире, изменю своей уникальности и покорюсь судьбе» (с. 49). Маритен считает, что эта антиномия разрешается только свыше. Центром всего должен быть принят Бог: «Теперь я могу знать одновременно и то, что я не имею значимости, и то, что моя судьба – это самое значимое, знать это, не впадая в гордыню и не изменяя своей уникальности» (с. 49). Субъект становится значимым для Бога. Отныне все субъективности едины с «этим» субъектом в способности любить Бога и в призвании наслаждаться Его жизнью.

Только Бог воспринимает человека в качестве субъекта, а не объекта: «Если бы меня не знал Бог, я был бы никому не ведом, никто бы не знал меня в моей истине, в моем существовании для себя; никто не знал бы меня, меня как субъекта» (с. 50). Маритен пишет: «Если человек неведом Богу и если у него есть глубокий опыт своего личного существования и своей субъективности, тогда у него есть также опыт безысходного одиночества; и страстное желание смерти, более того, стремление к полному уничтожению является единственным источником, фонтанирующим в нем» (с. 50). При этом быть любимым Богом равносильно быть понятым им. Любовь и Интеллект не отделяются друг от друга.

Маритен считает, что «было бы наивной ошибкой полагать, что субъективность не имеет интеллигибельной структуры, на том основании, что ей присуща неисчерпаемая глубина, и отрицать в ней всякую природу, с тем, чтобы увлечь ее в пропасть чистой и бесформенной свободы» (с. 52). Личность есть особое бытийствование духовной души, где особенность задается тем, что личность есть щедрость, свободная отдача себя; личность – есть «внутренний источник динамики и единства» (с. 53). «Субъективность личности требует, как своей неотъемлемой привилегии, коммуникации разума и любви» (с. 53).

Интересно то, что и любовь, и познание понимаются не как следствия нужды (потребности) или недостаточности, не как следствие какой-либо ущербности и неполноты, но – как избыток: «Субъективность является сама себе не через иррациональный разрыв… – в иррациональном потоке психологических и моральных феноменов, снов, автоматических реакций, побуждений и образов, возникающих из бессознательного; и не через тоску по выбору, а через овладение собой ради принесения себя в дар. Когда человек обладает смутной интуицией субъективности, реальность, которой наполняет его сознание опыт, есть реальность скрытой целостности, содержащейся в себе самой и фонтанирующей, преизобилующей познанием и любовью и постигаемой лишь через любовь на ее высшем уровне существования – существования как дарующего себя» (с. 53).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука