примечание β: После этого совсем неудивительно, что свои самые успешные шедевры критика создала именно там, где «граждане» были сильнее всего лишены доступа к «политической сфере», то есть ко всякой практике; я имею в виду, где всё коллективное существование находилось в полной власти Государства: при французском и прусском абсолютизме XVIII века. Что владения Государства явились и владениями Критики, что Франция, раз уж о ней речь, была во всех аспектах, и зачастую открыто, такой яростно восемнадцатовековой, – всё это ни капли нас не удивит. Признавая случайность театра наших действий, не можем не отметить постоянство национального характера, который нигде больше так не сохранился. Вместо того чтобы показывать, как в течение двух веков, поколение за поколением, Государство строило критику, а критика, в свою очередь, строила Государство, я нахожу более поучительным воспроизвести описания предреволюционной Франции, озвученные в середине XIX века, то есть вскоре после самих событий, причём человеком одновременно и очень умным, и очень гнусным:
«Администрация старого режима заранее отняла у французов возможность и желание помогать друг другу. Когда случилась Революция, напрасно бы стали мы искать в самой большой части Франции хоть десять человек, имевших привычку действовать сообща и упорядоченно, и самим защищать себя; все это было заботой центральной власти».
«Поскольку во Франции политическая жизнь угасла раньше и полнее, чем в других европейских станах, лучшие граждане более чем где бы то ни было потеряли привычку к делам, к разумению фактов, утратили опыт народных движений и почти само понятие народа».
«Поскольку уже не существовало свободных учреждений, а следовательно, и политических классов, и живых политических образований, и организованных, располагающих вождями партий, а в отсутствие всех этих упорядоченных сил и руководства общественным мнением, то когда это общественное мнение возникло, став уделом одних только философов, приходилось ожидать, что Революция будет руководствоваться не конкретными фактами, а абстрактными и крайне общими теориями».
«Само положение этих писателей готовило их к тому, чтобы опробовать свои общие и отвлеченные теории в области управления и слепо этому довериться. В почти бесконечном удалении от практики, в котором они пребывали, никакой опыт не умерил их пыл».