Введение в конституционное право с разъяснением сложных вопросов

Надеюсь, понятно, почему такой «конституции» ничуть не противоречили ни репрессии, ни отсутствие правосудия, ни принудительный труд, ни фактически крепостная зависимость колхозников, ни лишение отдельных лиц гражданства, ни многие другие антиправовые явления. Так что все советские «конституции» вполне «соблюдались». Однако последнее слово я тоже ставлю в кавычки, поскольку о соблюдении в подлинном конституционно-правовом смысле речь не шла: не было ни специальных институций, призванных контролировать соответствие нормативных актов и правоприменительной практики нормам «конституции», ни конституционного сознания, ни, следовательно, апелляции к акту под названием «конституция». Так что призыв советских правозащитников «Соблюдайте вашу конституцию!» носил морально-политический характер, но не конституционно-правовой.

«Социологический» подход. Концепция Ф. Лассаля

Противоположный подход к пониманию конституции можно назвать «социологическим» или даже «биологическим». Б.Н. Чичерин именовал такой подход «историческим». Но как бы его ни называть, характерная черта его состоит в том, что конституция как юридический акт заслоняется конституцией как фактическим состоянием общества и государства. Нетрудно понять, что здесь «конституция» выступает в значении устроения.

Ярким представителем такого подхода был Жозеф-Мари де Местр (1753–1821), который заявлял, что «все писаное ничего не значит, и смеялся над людьми, признающими только те конституции, которые можно положить в карман»[78].

Де Местр, будучи политическим консерватором, крайне отрицательно относился к революциям вообще и к Французской в частности. Б.Н. Чичерин писал о де Местре: «В противоположность многочисленным революционным конституциям (во Франции. – М. К.), которые появлялись, как блестящие метеоры, и падали так же быстро, как воздвигались, он указывал на конституцию английскую[79], возникшую и развивавшуюся постепенно, из элементов, искони лежавших в народной жизни. <…> Доселе у консервативных писателей кодификация (здесь: составление писаной конституции. – М. К.) считается признаком революционных идей»[80].

Что ж, действительно, конституции многих государств появлялись и появляются как итог социальных катаклизмов, неважно, вызванных внутренними или внешними причинами. Но де Местр был совершенно неправ, полагая, что конституция – лишь «юридическая игрушка» в руках очередной революционной группы.

Феномен конституции появился не потому, что кому-то пришла в голову мысль о необходимости фиксации некоей системы власти посредством юридического акта, – он появился на вполне определенном этапе исторического развития европейской цивилизации, когда была осознана идея конституционализма. И если говорить о Франции конца XVIII – первой половины XIX в., то юридические конституции здесь в самом деле слишком часто сменяли одна другую и потому к ним может быть применима метафора «блестящие метеоры». Но нельзя не видеть и того, что при всех переворотах сохранялась идея конституционализма. Например, даже при Реставрации Людовик XVIII не посмел формально восстановить абсолютизм (ни до, ни после «Ста дней»), равно как и сменивший его Карл X (другое дело, что режим правления этих монархов не очень соответствовал конституционным принципам).

Через полвека у де Местра появился «единомышленник», Фердинанд Лассаль, который также пренебрегал юридической конституцией. Я поставил здесь кавычки, поскольку революцию Лассаль считал как раз необходимой для изменения конституции. Не потому, что почитал силу, а потому, что был убежден в ее первичности. Он, в частности, писал: «Хотя несомненно, что право должно бы предшествовать силе, но в действительности сила всегда предшествует праву, и до тех пор предшествует ему, пока право с своей стороны не наберет достаточно силы, чтобы сломить силу бесправия»[81].