Введение в литургическое богословие

Еще более ощутимый удар гипотезе монашеского происхождения суточного круга нанесла так называемая сравнительная литургика, принципы и метод которой блестяще разработал в своих многочисленных трудах А. Баумштарк[113]. Сравнительное изучение различных литургических традиций показывает, что эпоха развития суточного круга после Константина отмечена соревнованием и отчасти даже борьбой двух типов суточной службы: «соборного» и «монашеского», по терминологии Баумштарка. В следующей главе нам придется подробнее остановиться на этом соревновании. Сейчас достаточно сказать, что факт этот с несомненностью доказывает наличие в Церкви суточных служб, суточного круга, не только отличных от монашеского типа их, но и возникших до появления монашества. Но, что еще важнее, не подлежит сомнению синагогальная первооснова суточных служб «соборного» типа, их структурная зависимость от иудейского ежедневного богослужения. Этой зависимости особую работу посвятил уже неоднократно цитировавшийся нами К. У. Дагмор. Он считает не подлежащим сомнению существование синагогальной структуры двух основных служб суточного круга – вечерни и утрени. В дни, когда совершалась Евхаристия, это собрание синагогального типа предшествовало ей как ее первая часть (missa catechumenorum), a в остальные дни составляло уже самостоятельную службу, приуроченную к определенным часам дня[114]. В III веке, как это ясно из памятников, хотя бы частично отражающих эту эпоху, вечерня и утреня уже заняли свое теперешнее почетное положение в круге суточных служб[115]. Наличие этих суточных служб, посвященных, по словам Тертуллиана, общим молитвам, чтению божественных писаний и увещаниям[116], и объясняет, как только что сказано, причину и способ соединения синагогального «синаксиса» с Евхаристией. Ответ Дж. Г. Сроли («It just happened») наполняется смыслом.

Во всяком случае, повсеместное принятие всеми уставами круга утрени и вечерни как служб литургических, то есть предполагающих собрание Церкви (см. в «Апостольских постановлениях» об участии в них епископа, пресвитеров и диаконов) и, следовательно, отличных от служб чисто монашеских (повечерия и т. д.), подтверждает принадлежность их именно церковному литургическому преданию, церковному lex orandi, а сохранившиеся в них даже до теперешнего времени, несмотря на сильную монашескую переработку (об этом ниже), элементы несомненно синагогальные указывают на их раннее включение в этот lex orandi.

Таким образом, то богословие времени, которое мы видели воплощенным и выраженным уже в литургическом дуализме иудеохристианства, а затем в цикле эсхатологического «дня Господня», подтверждается и в сохранении Церковью «из языков» богослужения суточного круга. С самого начала церковное богослужебное предание включает в себя идею дня как литургической единицы, в которой определенные часы и сроки – вечер, утро, ночь – должны быть освящены молитвой, и молитвой не только частной, но и церковной. Можно предполагать, что не вся Церковь, то есть не все верующие, имела возможность собираться дважды каждый день и что поэтому с самого начала в этих службах принимало участие меньшинство, те, кто могли это сделать. На это указывает, возможно, различение Тертуллианом coetus от congregationes, a также увещевания стараться посещать эти собрания, которые находим, например, в «Апостольских постановлениях» и в «Завещании». Но это не меняет церковного, литургического характера этих служб. Молится Церковь, «чтобы окружить Бога общими молитвами, как бы войском, собранным в одно место»[117]. И эта идея Ecclesia orans, молящейся Церкви, несомненно соответствует всему духу раннехристианской экклезиологии, литургическому благочестию доникейской Церкви.

6