Введение в общую культурно-историческую психологию

Затем Вундт от Гербарта переходит к Лацарусу и Штейнталю, которые, как он считает, развивали идеи Гербарта. Достаточно подробные выдержки из статей Лацаруса показывают, что Вундт не только разделял его идеи, но и, исходя из них, постарался впоследствии воплотить в жизнь самую трудоемкую часть предположенного Лацарусом и Штейнталем труда – собрал и обработал гигантский свод этнокультурологических материалов.

Вот что он говорит об этой задаче в 1863 году:

«Поставленная здесь задача крайне обширна и требует множества предварительных исторических и естественно-исторических работ. Понятно само собою, что до тех пор, пока в области истории и этнографии еще мало сделано психологических исследований, понимаемых в этом смысле, и психология народов мало имеет надежды стать самостоятельною наукою, но остается, в виде отрывков, связана с историею и антропологиею. Существенная заслуга, которую приобрели себе Лацарус и Штейнталь своим журналом, есть та, что они обратили внимание исследователей на психологические вопросы истории и антропологии, которые в этих науках до сих пор стояли слишком на заднем плане. В антропологии только недавно Теод. Вайц дал превосходный образчик обширной культурно-исторической картины человечества в своей “Антропологии естественных народов”» (Вундт, 1866, Прим., с.8).

Несмотря на то, что Вундт, безусловно, принял общие идеи своих предшественников как прямую задачу создать новую науку, как ее называют, вторую психологию, шел он к этому своим независимым путем, который можно назвать его методом.

Сначала о том, как он сам это обосновывает в общем. Потом можно будет заглянуть в само движение мысли, приведшей к созданию народной или этнопсихологии из теории нравственных чувств.

«В настоящем труде мы не вдавались в область психологии народов в том смысле, как эту науку сначала понимал Гербарт и потом его последователи.

Мы стоим скорее на почве и н д и в и д у а л ь н о й или, лучше сказать, всеобщей психологии; наша задача – открыть всеобщие законы психологических явлений, в отношении к которым психология народов представит только частные приложения. Для этого мы прежде всего держимся индивидуального сознания и стараемся из него почерпнуть все, что только можно почерпнуть с помощью наблюдения и эксперимента. Но есть ряд явлений, относительно которых индивидуальное сознание не дает нам никакого разъяснения, хотя в нем эти явления играют: здесь этнологическое исследование составляет необходимое средство, к которому мы и должны прибегнуть. Это в особенности следует сказать о развитии нравственных и религиозных идей» (Там же, с.8).

Итак, если этнологические исследования являются лишь необходимым дополнением к исследованию общепсихологическому и совершаются в тех частях, где без них ответа получить не удается, успех или не успех общей теории оказывается зависящим от части индивидуально психологической, на основе которой и строится исследование.

Иными словами, хотя этнологический подход и заявляется, но он ни в коей мере не становится ведущим, материал этнологический не собирается в начале исследования, не обобщается и описывается, чтобы потом через исследование привести к ответам, а лишь добавляется к тому, что сделано в рамках общей психологии, как ее понимает Вундт. Надо отметить, что этот подход, очевидно, был причиной того, что Психология народов Вундта так и не оказалась целостной наукой. Ее психологическая часть разбросана по самым различным книгам, от философских и этических до сочинений по логике, а вот его десятитомная «Психология народов», как показывает Г. Шпет во «Введении в этническую психологию», как раз психологии-то и не содержит. В основном это собрания этнологических и этнографических материалов.

В итоге я прихожу к выводу, что для того, чтобы понять, что такое этнопсихология Вундта, надо понять его общепсихологическую теорию нравственных чувств и нравственности. Очевидно, если судьба его самого любимого детища была – быть непризнанной, то где-то вначале он допустил ошибку, которая и сделала всю его этнопсихологию недееспособной дисциплиной.

Рассмотрев в предыдущей лекции философские теории нравственности и попробовав создать теорию на основе умозрения и самонаблюдения, Вундт приходит к заключению, что этого недостаточно «для того, чтобы постигнуть психологические законы нравственного процесса» (Вундт, 1866, с.151).

Естественным оказывается вопрос:

«Какие же средства есть у нас, чтобы пополнить пробел, оставленный философскими теориями нравственности? Существует ли инстанция, к которой можно бы было надежнее апеллировать, нежели к истории мышления?