Введение в общую теорию языковых моделей

Первая идея укрепляет нас в мысли о том, что падеж во всяком случае есть именно падеж, а не что-нибудь иное. Такая простейшая истина многим лингвистам кажется иллюзорной и даже совсем неправильной. Из того, что каждый падеж в любых языках, где он имеется, обладает множеством разных значений, тотчас же делают вывод, что никакой падеж вообще не имеет никакого основного значения, а является конгломератом каких попало и даже труднообозримых значений. Такой радикальный вывод, несомненно, страдает недостатком конструктивной мысли у лингвистов и основан на ползучем эмпиризме, вполне преодоленном теперь во всех науках, и, вопреки фактам, продолжающий существовать в позитивистски-настроенных умах только в виде некритического предрассудка. Думают, что язык вырабатывает какие попало формы выражения и притом неизвестно для чего. Казалось бы, если падежи в том или другом языке твердо зафиксированы морфологически, то должно же это иметь какое-нибудь назначение, как бы ни были сложны отношения между морфологией и семантикой. Правда, традиционный, ползучий эмпиризм и позитивистский скептицизм создали собою целый период в истории языкознания совсем недаром и совсем не без пользы. Часто они весьма удачно борются с абстрактными схемами в языкознании, с метафизически-дискретными категориями и пополняют старую терминологию свежими, живыми и весьма разнообразными материалами. Однако, уничтожение на этом основании самой категории падежа было бы началом разрушения и всякой грамматики как науки, потому что все другие грамматические категории тоже отличаются огромным количеством разноречивых значений и на этом основании их тоже нужно было бы аннулировать.

Вторая огромная идея, получающая для себя точное математическое основание, способна удовлетворить потребности самых рьяных эмпириков и позитивистов. Именно, эта идея формулирует для нас ту особенность языка, которая хотя и чувствуется каждым на практике, но почти никогда не осознается до степени категорической формулировки, особенно в математическом виде. Если мы сейчас говорили о твердом и устойчивом основном значении падежа (а падеж для нас во всем этом изложении является только примером любой грамматической категории), то теперь с такой же решительностью мы должны постулировать и бесконечную текучесть падежа, наличие бесконечного числа разнообразных и разноречивых оттенков вокруг его основного значения, его едва заметные и едва уловимые семантические оттенки и переливы, которые он получает в языке и в речи. Накопление подобного рода оттенков каждую минуту способно отвлечь внимание исследователя настолько далеко от основного значения падежа, что оно для него уже совсем теряется из виду и способно перестать быть какой-нибудь определенной категорией. Эти шесть, эти пять, эти двадцать пять падежей, возможные в разных языках, являются только вехами непрерывного изменения самого смысла того или другого падежа. Выражаясь философски и диалектически, каждый падеж есть только узловой пункт на линии смыслового движения всей падежной области или, как мы теперь можем выразиться точно математически, всей падежной окрестности. Так же как путем постепенного нагревания или охлаждения воды мы можем получить три разных категории вещества, – твердой, жидкой и газообразной, – и из одного и того же непрерывного процесса получается три разных и уже вполне прерывных, т.е. четко отличных одна от другой категории вещества, точно так же и в результате едва заметных изменений какой-нибудь одной грамматической категории, мы, после исчерпания всех ее основных признаков, вдруг переходим совершенно к другой грамматической категории. Это просто является частным случаем диалектического закона перехода от непрерывно меняющегося качества, в результате определенного количества изменений, совершенно к новому качеству, часто мало напоминающему то прежнее качество, которое стало претерпевать свои изменения. Как видим, переход от одной грамматической категории к другой может быть достаточно точно формулирован уже средствами общего диалектического метода. Но вот сейчас мы получаем другую формулу взаимоотношения грамматических категорий, выраженную уже средствами математики. И это стало возможным благодаря теории окрестности.