Вы там держитесь…

Рядом со мной сидел один сумасшедший дед, какой-то ихний персонаж – между прочим, преподаватель культурологии, ха.

– Молчать! (сказал мне дед грубо).

Потом встал и тоже сказал Сигареву, который стоял на сцене:

– Стыдно, молодой человек! Россия борется за мир во всем мире…

– Да так, что скоро камня на камне не останется (пробурчала я).

– И пусть не останется! (крикнул дед). А вы своими фильмами только мешаете борьбе России за мир во всем мире!

Тут зал стал кататься от смеха, дед сел, отодвинулся от меня и сказал сурово:

– Я был о вас лучшего мнения! А еще кинокритик, с Москвы… Безобразие.

Из Петербурга в Москву

В Питере (городе) что-то есть такое.

Москвичи проще: даже самые умные.

Поскольку я сильно располагаю к откровенности и пр. (свой парень), мне многие питерские интеллигенты жаловались на своих герлс, что, мол, разошлись из-за ее непризнания сюрреализма в поэзии.

Москвичи же (интеллектуалы, не Колян) говорили так:

– Достала, бля…

Об батарею

Моя подруга Марина Мозговенко, учительница музыки и пианистка, как-то пошла в гости в аристократический дом. Хрусталь, фарфор, хорошие манеры (в Москве и такое еще встречается, хозяева – потомки «бывших»).

И никакого жеманства, мещанства – все на высоком уровне.

Умные разговоры, то да се – правда, малость церемонно.

Но приятственно: такой вот дом, не всем же, как я люблю, травить и троллить.

Всякие люди бывают.

На следующий день Марина позвонила хозяйке, даме очень благородной и все такое, – поблагодарить, как это принято, за приятный вечер.

Выпив предварительно пивка с похмелья.

Начала Марина с круглых фраз, деепричастных оборотов и прочее:

– Глядя на ваш прелестный дом и семью, я поняла (говорила Марина с похмелья), что человеческие связи и атмосфера особого (говорила Марина, уже слегка заплетая не туда) благоприятствования могут создавать особые («тавтология» – отметила про себя уже пьяная Марина) духовные сущности, которые…

Произнеся эту белиберду, Марина вдруг поняла, что уже не выкрутится из своего родного, текучего, плывущего языка (в отличие от регулярного английского, скажем) и вдруг брякнула:

– Ну, в общем, Ольга Сергеевна, и в других домах меня головой об батарею тоже не били!

На том конце провода воцарилось тягостное молчание.

Марина пришла в ужас и зачем-то повторила:

– Ну точно не били! Правда!

– Я рада (отозвалась дама на том конце провода).

Через несколько лет они где-то встретились, и Марина простодушно сказала:

– Понимаете, я просто не знала, как закончить фразу…

– Я поняла (отозвалась дама благодушно). Но вы хорошо ее закончили, остроумно!

К освобождению от тел

…Стояли мы прошлым летом у Минздрава, на пикете этом своем против реформ здравоохранения, мало нас было, правда, но я таки загородила дорогу – вышла на середину тротуара.

Мент из охраны Минздрава подошел и говорит:

– Вы нарушаете пропускную способность граждан.

(Ну, прямо приказчик чеховский – такой был, «витиеватый», в повести «Три года».)

Я говорю ему в тон:

– Не касаемо свободы личности, которой у нас по способностям, в том числе и для стоящих на тротуаре граждан.

Он, между прочим, сразу включился (я ж на его языке говорю, казенно-вывернутом).

И говорит:

– По потребности проходящих законно по тротуару.

Я – тут же:

– Полагается?

(Врач один нас слушал и ничего не понимал.)

– Тротуар к освобождению от тел (сказал опять мент).

– Не располагаются (сказала я). По протоколу стоят.

– Законно освободить движение для дальнейшего (опять сказал мент).

– Бронетранспортеры двигаются, перемещаясь – законно (сказала я чушь, уже иссякая).

Мент вдруг говорит на обычном человеческом языке, почесав затылок:

– Вот это не приведи господи. А вы бы, женщина, не спорили, а людям пройти дали.

Я тут же извинилась и посторонилась.

Он ведь прав был.

Эх, дороги

Рамсы попутал

Шофер-таджик включил радио.

Песня была такая:

Катерина, Катерина, я люблю тебя до клина (?!).

– Боже, какая фигня (сказала я).

Шофер говорит:

– Это я вам хотел угождать, сам-то я иранские слушаю.

– Молодец (песни оказались очень красивые).

– Я и все языки знаю (сказал приободренный шофер). Русский, узбекский, таджикский. Русский я знаю хорошо, потому что все время фильмы смотрю: я люблю русские фильмы. У русских серьезные фильмы.

(Я думаю: неужели Тарковского? Или, может, Панфилова, Германа?)

– Какие, например? (спрашиваю).

– Про мафию. По НТВ. Серьезные там мужчины. Можно хорошо русский выучить, когда много их смотришь.

– Там (говорю) тексты, конечно, ослепительные: один другому угрожает, что типа, если чо, будешь у меня срать кирпичами. Или про эти рамсы, которые там все путают.

Шофер засмеялся.

– Да, там настоящие мужчины. Грубые. Как у нас в таксопарке. Я сначала не понимал, что они говорят, а теперь сам так могу. Я недавно так и сказал одному: «Ты че, рамсы попутал?» Вот он обалдел.

– У Пушкина никаких рамсов нету (сказала я).

– Так потому шофера его и не читают (заключил он).

Что правда, то правда.

Лучшая роль

Собралась как-то в театр и до метро ехала на такси – боялась опоздать.

Таксист спросил, куда я так спешу.