Вы там держитесь…

Рассказываю Оле по телефону:

– И тут Даумантас говорит Туминасу: когда ты сидел с Адомасом, Альгис в это время…

Оля говорит:

– Знаешь, как по-литовски будет «Кот в сапогах»? Котинус ботинус!

Милые женские подарки

Как-то Оля подарила мне книгу «Сталин и его подручные», я три ночи читала, и у меня новые седые волосы появились.

Рассказала об этом нашей третьей подружке.

И тут декабрь наступил – Новый год на носу, и я решила гостей позвать.

Эта третья наша подружка, Ленка, говорит:

– Интересно, че тебе на НГ Оля подарит? Второй том, наверно, Сталина с этими его подручными?

Посмеялись.

Ну, приходят, как полагается, гости: Ленка с дитем, Оля со своими двумя девчонками (решили детский НГ сделать такой, даже спектакль с соседями поставили про котенка Фибуса, какая-то детская шведская пьеска).

Оля (она очень щедрая, как вы поняли уже) достает подарки: всякие там конфеты, кофточки, вино шикарное и пр. Уж не помню, что…

И вдруг с таинственным лицом потихоньку за уголок вытягивает из сумки книгу: «А это, – говорит смущенно, – тебе».

Ленка примчалась из комнаты в коридор и смотрит во все глаза: какая книга-то?

Ха!

«Сталин и НКВД» – том второй.

Интеллектуальные разговоры

Как-то пришла ко мне Оля – по делу.

Прокричав свое обычное – что Россия уже сто лет как во мгле и что с 17-го года продыха нет честному человеку, – она вдруг уставилась на меня и как заорет:

– Трусы́!

Мы с одним режиссером (у нас вообще-то планерка была) уставились на нее в ужасе.

Оказывается, Оля как-то познакомилась с отличным дядькой, который запатентовал прекрасные мужские трусы, которые не давят на сами знаете что и всему хорошему в мужской жизни, включая интимную, способствуют.

Я вышла в магазин за сигаретами, а вернувшись, застала такой разговор (до этого говорили о концепции народной жизни у Толстого).

– Как правило, плавки, сдавливая гениталии и мешая естественному кровотоку… (и так далее).

Я сказала Оле, что она сумасшедшая.

Думала, обидится, а она говорит:

– Ты только щас это поняла?

Инкассатор

Зашли мы как-то с Олей в кафе: типа итальянское.

Перед кафе были припаркованы очень дорогие тачки, около которых курили жуткие парни-кавказцы, бандитского вида.

Оля говорит:

– Щас как начнется перестрелка…

– С тридцати шагов в карту попадаю (сказала я, процитировав Пушкина).

Какой-то парень из стоявших около своих супертачек услышал это и сказал:

– Так в карту любой попадет.

– В карту Америки? (спросила я).

Парень мрачно сказал:

– Хорошо бы.

– Как шмальнем (говорю) – и в ядерный пепел их всех.

– Или они нас (сказала Оля).

Парень сказал:

– А вы правда хорошо стреляете?

– Я инкассатор (сказала я).

– Она уже многих положила (сказала Оля).

Парень посмотрел на меня с ужасом и уважением и потом, сидя за соседним столом, что-то шептал своим френдам.

Они прислушивались к нашему разговору.

Оля же тем временем громко вещала:

– Профанировать Достоевского, понимать его узко – такой уровень я не признаю!

Ребята (рэкетиры, судя по всему) вапще ничего не поняли.

Во как мы развлекаемся.

Ха.

Погода какая

Позвонила Оля.

Я спрашиваю:

– Ну как дела?

– Да вот хотела с Тамарой Федоровной встретиться, водочки бахнуть, то да се, но смотри погода какая!

– Так ей вроде за 80?

– 90 исполнится через неделю. А тут еще смотри погода какая! Вот Иван Дмитрич и умер.

– Так ему вроде за 90?

– 95. Но смотри погода какая! Вот и умер. Если б не погода, не умер бы.

– Никогда?

– Ну до лета хоть дотянул бы: а то смотри погода какая!

– Так Анатолий Дмитрич вроде по бутылке в день водки может?

– Так он молодой: ему всего 82. Но седня звонил, сказал, что пока завязывает: видишь, погода какая.

О котах

Как-то опять позвонила Оля, и пока я с ней говорила, мама подошла с котом, сюсюкая.

Оля говорит строго:

– Мне вот что не нравится? Что вы у него в подчинении (серьезно так).

Я говорю извиняющимся тоном:

– Ну, он же в тапки не срет и не дерется…

Оля говорит:

– Твои мужики тоже не срали в тапки и не дрались, все равно ты была ими недовольна…

Рабинович лучше

Позвонила Оля из своей любимой деревни Липино, где в это лето она застряла надолго.

Я ей говорю:

– Оль, не ругай меня сильно…

– Что случилось?

– На днях мне понравился один дядька.

– И что?

– Ну…

– Как фамилия?

– Да в том-то и дело, что неприлично простая…

– Иванов, штоле?

– Почти.

– Буду ругать!

– Почему?

– На фига тебе алкашня наша (говорит православная и чисто русская Оля). В Америке какого-нить Рабиновича подцепишь.

– Да он мало выпивает-то…

– Ага, уже знаешь, что выпивает! Сначала мало, потом всё из дому потащит, потом белая горячка, потом инсульт…

При этом у Оли никто дома не пил: странно. Вот консьержка Надя, как-то, придя поутру и увидев две рюмки, не убранные с вечера, начала горестно причитать.

– С этого и начинается (сказала Надя, которая долго лечилась от алкоголизма).

И я никак не могла ее убедить, что мы пили по сто грамм коньяку – культурненько так.

– Сначала культурненько, а потом соседа зарежешь или он тебя (сказала Надя обреченно).

Божественный шершень