Вы в 10 раз умнее, чем вы думаете! Скрытые ресурсы вашего мозга. Как развить все типы интеллекта

Выражение «эффективность работы» не вызывает у Тьерри Маркса неприятных ассоциаций: «Это понятие нравится мне в том смысле, какой видели в нем древние греки, какой видят в нем современные азиаты: это движение, в рамках которого не говорят ни о поражениях, ни о победах. Мудрый подход, который соединяет динамику, строгость, японское сицуке, представление себя в будущем, с вовлеченностью тела и духа, плюс регулярность его применения. Не свернуть с этого пути, не поддаться ветрам ускорения, задувающим со всех сторон, – вот что самое сложное. Понятие эффективности работы утратило свой прежний смысл, когда все в жизни резко ускорилось, когда в систему координат добавили информатику».

«Я очень рано постиг смысл жестов, движения вообще»

Кинестетические умения Тьерри Маркса феноменальны. Телесное движение, по его мнению, это важное средство обучения, которое обретает особую значимость, когда у человека нет возможностей или способностей к учебе в общепринятом понимании. «В колледже мне пришлось искать свой путь. Я много дрался. Руководство отправило меня на занятия дзюдо и боксом. Именно там, на тренировках, я вывел свою теорию трех П: подражание, память, превосходство; именно там я понял, что мне необходимо устанавливать для себя рамки и что жизнь – это бой. Благодаря подражанию я очень рано постиг смысл жестов, вообще движений. Во всех спортивных единоборствах принято проводить экспресс-анализ соперника. Жесты очень важны. Нужно знать, куда и как направлять руки, ноги… Но ты никогда не совершаешь того движения, на которое рассчитывал. В этом заключается сатори: жест имеет свой смысл и не оставляет места для случая. Чем точнее и своевременнее ты действуешь, тем счастливее становишься. Контроль над температурой приготовления, отточенность движений и хороший тайминг – вот слагаемые успеха в деле высокой кухни».

В школьные годы Тьерри Маркс считал, что не наделен способностями к точным наукам, и даже был убежден, что математика и логика мешают ему развивать свое творческое начало. Рационализация, выведение логических доказательств – все это казалось ему «бездушными» действиями, отделенными от тела и чувствования. Тем не менее спустя многие годы он вновь ощутил интерес к математике и сумел в значительной степени развить соответствующий вид интеллекта.

Пространственный интеллект Тьерри поразителен: «Да, эти способности проявились у меня очень рано. Я рос во враждебном мире. На улицах моего родного города можно было ожидать чего угодно в любую секунду, так что без звериного чутья я просто не выжил бы. Сегодня, обучая будущих поваров, я непременно развиваю у них способность чувствовать, что происходит вокруг. В те годы, когда я состоял в военных подразделениях, меня вдохновляла культовая фраза генерала Бижара: „Гибкий и прочный, как кожа, по-кошачьи проворный и подвижный“. Я много работаю над развитием этих качеств, потому что мне необходимо все время находиться в настоящем и действовать».

«Я применяю звуковой интеллект в своей работе»

Музыкальные способности очень важны для Тьерри Маркса, мелодичные голоса всегда завораживали его. «В первую очередь это голос Пиаф, которую так любила слушать моя бабушка. Классика действовала на меня умиротворяюще, но находилась под негласным запретом, потому что считалась „музыкой для богатых“. Я применяю звуковой интеллект в своей работе – каждый вид блюда я готовлю в определенном ритме и представляю себе его как отдельное музыкальное произведение. Заяц по-королевски – это оратория, смесь радости и грусти. Сосиски с жареной картошкой, популярнейшее из блюд, – это „три прихлопа“, как в варьете. Кухня – это ритм движений, огня и времени. Я оттачиваю его ежедневно. Как только я настраиваюсь на нужную волну, я начинаю сочинять. Я нахожусь в настоящем. Природа даровала мне это мастерство. Именно это и есть высокая кухня».

Вербально-лингвистический интеллект Тьерри Маркса проявился далеко не сразу: «Я родом из семьи, где почти не разговаривали. Все семейные дела совершались в тишине. Приходилось вслушиваться в каждое слово, каждый звук. Эмоций дома также не выражали. В результате миром слов я заинтересовался лишь к годам двадцати пяти. Особенно меня увлекло творчество великих авантюристов, типа Джека Лондона. Когда я впервые читал их книги, толком ничего не понимал. Но я чувствовал, что слово – это оружие, которое позволит мне справиться с внутренней агрессией. Это будет как новое дыхание: хорошее слово, которое помогает не делать зла. Я научился получать ни с чем не сравнимую подпитку от чтения книг таких авторов, как Селин, Стендаль, Малларме, к которым возвращался уже в более зрелом возрасте. Имея скромное происхождение, в молодости я не смог овладеть искусством самовыражения, и потому мне пришлось учиться выступать на публике, уже будучи взрослым».

«Теория бакалейщика»