Выбери меня

Иван встал, обнял Антона по-дружески. Потом хлопнул его по плечу, проговорил весело:

– Совсем не изменился, чертяка… А мы тут, видишь, пятилетие нашей свадьбы празднуем…

– Да я в курсе, Вань! Знакомься, это моя жена Света!

Не только Иван, но и все гости с любопытством разглядывали жену Антона, и она засмущалась вдруг, спряталась за его плечом. Не привыкла к такому вниманию, по всей видимости. Тем более на лицах гостей не явно, а вскользь, но все же читалось некое недоумение – вот, мол, какая у Антона жена-то… Та самая, которая его из моря вытащила… По ассоциации с геройским поступком и сама должна быть женщина «ах», но никакого «аха» в ней вовсе не наблюдалось. Так, серая мышка какая-то. Личико бледное, мягкое, как тесто, волосики мышиного цвета за уши заправлены. Ни ростом не вышла, ни статью, ни фигурой. Но ручки, видать, цепкие – вон как ухватилась за локоть Антона, силой не оторвешь.

Впрочем, секундное замешательство продолжалось недолго, все принялись сдвигаться и уплотняться, освобождая новым гостям место за столом.

– Ой, а я тебя не познакомил, Антоха… – вдруг спохватился Иван, – а это моя жена, Варя… Вот…

В этом его «вот» явно проскользнула нотка хвастливого торжества – мою-то жену с твоей и сравнивать не приходится! Но это была совсем ничтожная нотка. Никто и не заметил ее, пожалуй.

Антон глянул на Варю, улыбнулся – очень приятно, мол… Рад знакомству… И Света Варе тоже улыбнулась, но Варя ее улыбки уже не заметила…

Она смотрела Антону в глаза. Антон смотрел ей в глаза. Это взаимное разглядывание продолжалось не более секунды. А им двоим показалось вечностью…

Да и не разглядывание это было. Это было взаимное понимание того, что именно в эту секунду произошло. Если бы сейчас было лето и ярко светило солнце над головой, это можно было назвать солнечным ударом – и было бы очень красиво, ведь именно так пишут в романах про вдруг возникающее и уничтожающее человеческий разум чувство.

Нет, солнца не было. За окном плыли хмурые ноябрьские сумерки, а комнату освещала обычная люстра – какой уж там солнечный удар!

И тем не менее… Они сразу все поняли друг про друга. Варя увидела, что Антон понял. Антон увидел, что Варя поняла. Хорошо, что никто из гостей ничего не увидел. Даже Ваня не увидел. И даже проницательная Инна Борисовна. Веселье продолжалось по заданному сценарию, опоздавшим налили штрафные бокалы…

Антон жадно опрокинул в себя свой бокал, Инна Борисовна глянула на него с удивлением. Света от «штрафной» наотрез отказалась. Это «наотрез» прозвучало так выразительно и где-то победительно даже, что всем стала ясна его подоплека – беременна, стало быть… Это уже четвертым ребеночком, надо же!

А потом были танцы. Под грустный надрыв «ах, какая женщина, мне б такую» Антон пригласил Варю на танец. Она успела подумать в последний момент про песню – мол, пошлость какая, надо же… А потом уже ни о чем думать не могла. Как тут можно о чем-то думать, если вообще собой не владеешь? Вроде и стараешься помнить себя, а не получается. Как над пропастью плывешь. И прекрасно знаешь, что упадешь в эту пропасть. И не будет уже больше ничего… Все, что было, отдано на откуп крохотному моменту полета. Вместе. Вдвоем. Пока длится эта пошлая песня – «ах, какая женщина, мне б такую…». И знаешь, что этот момент определит твою дальнейшую жизнь. А иначе – просто никак…

– Мне страшно, Антон… – тихо прошептала она ему на ухо.

Он молча сжал ее руку. Чуть сильнее прижал к себе. Не бойся, мол, я с тобой. Мы падаем вместе. Не бойся…

Хотя ему тоже страшно, наверное. Зря, зря он приехал. Так хорошо в ее жизни все было…

Когда песня кончилась, Антон проводил Варю на место. Она села на стул, обвела взглядом пространство вокруг себя…

Надо было как-то жить дальше. Пока в этой жизни. Хотя и понятно, что она кончилась. Надо было встать, собрать грязные тарелки со стола, отнести на кухню. Накрыть стол к чаю. Принести сладкий пирог и торт. Да, пока все веселятся и пляшут под разбитную мелодию…

Проходя на кухню, Варя на миг остановилась у полки с книгами, куда Иван временно пристроил старинную икону Казанской Божьей Матери. Показалось, что она смотрит ей в глаза с грустной укоризной – ну что же ты, милая… Как же так-то… Опомнись, найди в себе силы для вразумления…

Не было у нее сил. Накрыло, нахлынуло, понесло. И куда вынесет – неизвестно. Прости меня, Пресвятая Матерь Божья Казанская. Хотя нет мне прощения, знаю… Одна надежда на завтрашний день – вдруг все встанет на свои места, и голова прояснится, и уйдет этот сердечный звон, и на душе станет по-прежнему тихо и спокойно…

* * *